Михаил Крутихин — о зависимости социальных программ от нефтяной конъюнктуры, «замедлении» Китая и сланцевом благополучии Америки.
Нефть продолжает дешеветь ударными темпами. В начале нынешней недели стоимость эталонной марки Brent впервые с 2009 года опустилась ниже отметки в $43 за баррель, а WTI упала к уровню $38,5 за баррель. Не исключено, что баррель еще больше сдаст свои позиции.
Ведь рынок «черного золота», и без того переполненный, еще только переваривает заявление министра нефти Ирана Биджана Намдара Зангане о том, что его страна планирует «любой ценой» наращивать добычу, чтобы защитить свою долю в общем нефтяном «котле». Для России, чья сырьевая экономика критически зависит от цены барреля, ситуация на нефтяном рынке оборачивается постоянным и болезненным падением курса рубля, который уже достиг рекордно низкого уровня по отношению к доллару и евро. Какие еще сюрпризы таит в себе ситуация на нефтяном рынке, в интервью «Новой» рассказал известный аналитик, партнер консалтинговой компании RusEnergy Михаил Крутихин.
— Биржевые котировки «черного золота» продолжают падать. До какого уровня они, на ваш взгляд, докатятся?
— Думаю, нефть сейчас достигла своего нижнего предела. Я не назову это «дном», скорее речь идет о некоем среднем уровне — около 45 долларов за баррель, на котором котировки способны продержаться на протяжении одного-двух лет. При этом возможны какие-то локальные провалы и взлеты, но средний показатель, вокруг которого будут происходить колебания для марки Brent, видится именно таким.
Если же нефть опустится ниже 45 долларов, это будет вызвано либо уж очень нервной реакцией рынка на тенденцию снижения, либо общей ситуацией в экономике. Мы видим замедление экономического роста Китая и мощный спад на всех фондовых рынках — от китайского до американского. А значит, спрос на нефть, который обеспечивают в первую очередь как раз США и КНР, скорее всего, не будет расти теми темпами, которые ожидались. Между тем добыча «черного золота» не снижается.
— Только ли в превышении предложения над спросом дело? Ведь весной предложение тоже превышало спрос, однако тогда баррель укреплялся, пройдя путь где-то с 55 до 66 долларов.
— Скорее это было не укрепление, а временный отскок от общей тенденции. Сейчас цена считается более-менее равновесной, но вывести ее из этого равновесия могут любые значимые новости политического или финансового характера.
— Как могут повлиять на цену нефти финансовые проблемы Китая?
— Мы это уже наблюдаем. В Китае идет замедление роста, который в нынешнем году, вероятно, упадет ниже прошлогоднего уровня в 7%, в следующем будет уже около 6%, а к 2018 году, учитывая демографическую и экономическую ситуацию, можно ожидать и более резкого провала. Ожидания таких неприятных событий в китайской экономике, естественно, снижают прогнозы о будущем спросе на энергоносители в КНР и, соответственно, играют на понижение цены нефти.
— Насколько нынешняя низкая цена терпима для стран-экспортеров? Говорят, из-за дешевой нефти Саудовская Аравия уже потеряла 100 млрд долларов.
— Нужно учитывать, что при цене барреля 100 долларов эта страна — лидер мирового рынка добычи — строила слишком большие социальные и экономические планы, проводила мощные программы поддержки населения. Но, с другой стороны, там есть неправительственные, негосударственные фонды исламской ориентации, которые уже аккумулировали сотни миллиардов долларов. И сейчас они совершенно спокойно могут быть задействованы для того, чтобы поддержать жизненный уровень населения на привычной для него высоте. Так что я бы за Саудовскую Аравию не очень тревожился, тем более что себестоимость добычи нефти там очень невысока — 6—7 долларов за баррель. И они могут спокойно продолжать торговать и получать с этого прибыль и при 60, и при 45 долларах, и даже ниже.
— Но ведь другие страны-экспортеры терпят большие убытки. Есть ли вероятность того, что ОПЕК вмешается в ситуацию на нефтяном рынке?
— Нет, я бы не стал здесь рассчитывать на ОПЕК. Грубо говоря, ОПЕК уже давно не картель. Это некий клуб, где существует умозрительная норма добычи в 30 млн баррелей в сутки для всей организации, но, по большому счету, нет никаких норм для каждого отдельного члена. И есть общее ожидание, что если какая-то из стран-членов снизит выброс нефти на внешний рынок, то все остальные быстро займут ее место. Сейчас внутри ОПЕК идет борьба за рыночные ниши, и нет никаких предпосылок, что они синхронно вдруг решат снизить добычу, чтобы поддержать падающий баррель.
— Как сейчас выглядит добыча сланцевой нефти в Америке? Некоторые крупные компании там сообщили об убытках по итогам первого полугодия. Так, может, расчет конкурентов на их скорое разорение все-таки оправдан?
— Разоряться там никто не собирается. В Штатах уже набурено много скважин, и они будут еще бурить. Мы видим, что новые технологии, которые там активно применяются, сокращают себестоимость добычи барреля сланцевой нефти примерно на 5—10 долларов в год. И есть уверенность, что эти технологии будут еще больше удешевлять сланцевую добычу, позволяя компаниям выдерживать нынешний уровень мировых цен и не разоряться. Если же цена на нефть вырастет, американцы смогут гибко нарастить добычу. Это ведь не обыкновенные промыслы, а сланцевые — там можно на короткое время прекращать добычу, а потом быстро, без значительных капитальных вложений, только на операционных издержках ее восстанавливать. Так что с американской сланцевой отраслью все в порядке, уверяю вас.
— Насколько способны выдержать нынешнее понижение цен российская нефтяная отрасль и наша экономика в целом?
— А вот это разные вещи. Нефтяная отрасль вполне способна выдержать и меньшую цену. С учетом средней себестоимости добычи нефти в России и особенностей налогообложения отрасли в случае мировых цен, например, 40 долларов за баррель у нефтяной компании остается после выплаты налогов примерно 20—22 доллара. Если же цена — 120 долларов за баррель, то у нефтяной компании остается примерно 40 долларов. Так что, как видите, даже огромные скачки в цене барреля производят мало впечатления на среднюю российскую нефтяную компанию. При нынешней налоговой системе у российских нефтяников отбирается большая часть их так называемой сверхприбыли. Но при этом у них более-менее гладкий график остающихся у них денег. А вот российская экономика и бюджет страдают чрезвычайно, поскольку именно они пользуются этими излишними налогами, этой природной рентой. И когда она сокращается, то, естественно, сокращаются доходы бюджета и рушатся все планы правительства. В основном страдают, конечно, социальные программы, наука, медицина, образование и так далее. Боюсь, это очень серьезная тенденция.
— Может ли Россия самостоятельно или в альянсе с другими нефтедобывающими странами (например Венесуэлой) предпринять какие-то действия на рынке, которые развернут баррель к росту?
— Нет, это исключено. Солидарные действия, тем более с Венесуэлой, от которой мало что зависит? Эта страна — в тяжелейшем положении, ее нефтяную промышленность загнали в тупик экстравагантные руководители левацкого толка. Ни о каком союзе или альянсе не может быть и речи, никакого совместного воздействия на нефть не получится. Россия никогда не была законодателем мод в области нефтяных цен, она всегда следовала за какими-то другими игроками на этом рынке. Цена российской нефти в принципе отсчитывается от так называемого европейского индекса по марке Brent.
— А вообще есть ли такие факторы, которые в ближайшей перспективе могут не уронить, а поднять цену нефти?
— По спросу и предложению я таких факторов не вижу. Как ни цинично это звучит, но радикальное воздействие на цену может произвести какой-нибудь вооруженный конфликт в Персидском заливе, через который на мировой рынок поступает 30% нефти. Вот если там движению танкеров что-то помешает, тогда мы станем свидетелями значительного повышения цены.
Евгений Андреев
Источник: