В советские времена её не обделяли званиями, наградами, премиями и призами. За роль директора ткацкой фабрики Смирновой в фильме «Старые стены» была удостоена даже Государственной премии. В 1981 году награждена орденом Трудового Красного Знамени. А уже в постперестроечные времена стала кавалером ордена «За заслуги перед Отечеством» аж трёх степеней. Таких награждённых в стране и сотни не наберётся.
На самом деле народная артистка Советского Союза Людмила Марковна Гурченко была, как бы это поделикатнее выразиться – достаточно аполитичным человеком. Она с молодых лет старалась уклоняться от любых форм общественной работы, никогда не слыла активисткой – этого и она сама никогда не скрывала. Но Людмила Марковна никогда не делала и политики из собственной аполитичности. Представить себе её стенающей, типа престарелой её коллеги из «Современника», по поводу «нелёгкой судьбы украинской лётчицы» – да такое и в голову никому не взбредёт. При этом Гурченко всегда была патриотом Советского Союза. Не сказать, чтобы так уж оплакивала его трагическую судьбу, но всегда искренне сожалела об исчезновении братской семьи народов. И была последовательной в своём глубинном, естественном, а не показном патриотизме. Потому и власти предержащие уважительно относились к высочайшему, неподражаемому мастерству довольно капризной и независимой актрисы.
К признанию народа и государства она относилась очень уважительно, но и сдержанно, что кажется несколько необычным с учётом повышенной эмоциональности актрисы. Скажу и такое. Долгое время по стране бродили упорные слухи о том, что Гурченко страдает алкоголизмом. А на самом деле она была почти трезвенницей. За весь вечер в компании могла выпить бокал вина, после чего резко исчезала по-английски. Более того, в продолжение многих лет Людмила Марковна следила за собой столь пристально, аккуратно, как ни одна звезда Голливуда прошлого и настоящего. И в этом особом тщании к своему организму, в придирчивости к собственной фигуре, голосу, внешнему виду актриса, даже покинув сей бренный мир, остаётся вне конкуренции.
Вообще, должен заметить, чем дальше будет удаляться от нас Гурченко, тем больше мы будем открывать её, эту удивительную личность – «женщину-фейерверк, женщину-петарду», как называли её при жизни.
Так, только после её ухода стало известно, что Люся все свои ослепительные наряды (их сохранено около трёх сотен!) шила и расшивала вручную. Сама. Без машинки. Только руками! Стас Садальский рассказывал: «Всегда поражался: при всём её взрывном темпераменте – такое сложное, кропотливое, монотонное, утомительное увлечение. Мне б один раз так прищуриться на иголку с ниткой, и всё, или заснул, или помер бы. А она, нет, – как Левша, долгими часами расшивала этими микроскопическими бусинками каждый сантиметр ткани. Сосредоточенно, напряженно, тонны бисера употребляла, в любую свободную минуту занимаясь тем рукоделием. Часто и ночами. Платье, в котором её хоронили, тоже было сделано ею. Даже попав в последний раз в больницу, она продолжала расшивать его бисером. Муж Сергей до сих пор жалеет, что не сохранил его, столько труда и любви было вложено в работу. А главное, Люся почему-то была уверена, что этот наряд она готовит именно для такого трагичного момента. Уникальные наряды Гурченко – это не просто платья, в них сама Люся, живая и настоящая!».
Ещё сильнее свою исключительность и уникальность Гурченко продемонстрировала на литературной ниве. «Моё взрослое детство», «Аплодисменты», «Люся, стоп!» – это не только книги великолепного и умного стиля, образности языка и ярких портретов. В них столько первородной, выстраданной мудрости! Это при том, что Марковна действительно имела весьма непростой характер. И, разумеется, уходил он своими корнями в довоенное харьковское детство. («Что-то я не встречала актёров с лёгким характером, если, конечно, профессия владеет ими полностью»).
Родилась она в семье Марка Гавриловича Гурченкова и Елены Александровны Симоновой. Мать – из дворян, отец – из батраков. Двойственность социальная не могла не сказаться на судьбе девочки.
Жила она с родителями в крохотной однокомнатной полуподвальной квартирке. Отец – баянист, массовик-затейник, несмотря на инвалидность и непризывной возраст, добровольно пошёл на войну в первый же день. А Люся с матерью остались в оккупированном Харькове. Малышке приходилось петь и танцевать перед немцами, чтобы получить хоть какое-то пропитание. Репертуар юной Гурченко состоял, в основном, из немецких оперетт. Пройдут годы, и многие станут называть её русской Марлен Дитрих. И мало кто догадывался, как её коробило такое сравнение, сколько тягостных ассоциаций оно вызывало. После освобождения Харькова Люся пошла в школу, а через год поступила в музыкальную имени Бетховена.
Звездный час ещё студентки Института кинематографии (мастерская Сергея Герасимова и Тамары Макаровой) Гурченко, как известно, наступил после фильма «Карнавальная ночь». Это такой был шквальный успех! Леночка Крылова стала обыкновенной советской, земной Золушкой, которой можно было запросто и во всём подражать. Поэтому все девушки страны сразу и дружно начали «походить» на Гурченко, а остальная часть населения с удовольствием напевала про пять минут: «И улыбка, без сомненья, вдруг коснется ваших глаз, и хорошее настроение не покинет больше вас»…
Много лет спустя Людмила Марковна с горечью признаётся: «Как неправильно, когда слава приходит к молодому актеру! Он ещё сырой материал. Слава меня изломала и оставила в полном недоумении». В реальности-то всё происходило ещё хуже. Пылкая зрительская любовь, многочисленные выступления Гурченко в клубах и на концертных площадках послужили поводом И. Шатуновскому и Б. Панкину для написания фельетона «Чечётка налево»: «Еще год назад комсомольцы Института кинематографии предупреждали увлекшуюся легкими заработками Людмилу Гурченко. Её партнеров наказали тогда очень строго, с Людмилой же обошлись мягко: все-таки талантливая, снималась в главной роли, неудобно как-то. Снисходительность товарищей не пошла молодой актрисе впрок. Для виду покаявшись, она вскоре снова отправилась в очередные вояжи. Концерт в клубе шпульно-катушечной фабрики, о котором мы уже рассказали. Концерт в Подрезкове. Концерт в Апрелевке. Концерт в Дубне… И в помине нет уже у начинающей двадцатидвухлетней артистки робости перед зрителем, того душевного трепета, который переживает каждый настоящий художник, вынося на суд зрителей свое творчество. Какое уж тут творчество! Людмила снова и снова рассказывает эпизоды из своей биографии, а так как говорить-то ей, собственно, пока не о чем, и сделано ею еще очень мало, она дополняет этот рассказ исполнением все тех же песенок из кинофильма «Карнавальная ночь». Смысл ее выступлений по существу сводится лишь к следующему: «Вот она я. Ну, да, та самая, которая в „Карнавальной ночи“ Помните?»
По неписаным законам тогдашней идеологии на творческой карьере Гурченко ставился жирный крест.
В девяносто девяти из ста случаев подобный приговор центральной газеты обжалованью не подлежал. Из-под такого пресса никто обычно не спасался. Тем более, что спустя какое-то время появился ещё одни фельетон «Досифеевские нравы», где опять бичевалась за то же та же персона.
В одном из своих интервью с актрисой (а таких у меня с десяток наберётся) спросил: «Что помогло вам тогда выстоять перед жесточайшими, будем называть вещи своими именами, ударами судьбы: ваш характер, стечения обстоятельств, поддержка друзей, вера в себя?».
– В каком-то смысле каждое из этих обстоятельств помогло, за исключением, может быть, поддержки друзей. Их тогда у меня не оказалось. Ни одного. Но, как мне представляется на дистанции довольно долгого времени, всё же решающим спасением для меня явилась моя профессия. Она была и остается для меня с юных лет как религия. В этом смысле я, наверное, счастливый человек, потому что судьбе угодно было подарить мне дело, занятие, которое поглощало и до сих пор поглощает меня полностью, без остатка. Даже не представляю себе, кем бы могла быть ещё, кроме как актрисой. Кино вообще – моя жизнь. Когда я вхожу в маленький задымленный павильон, где ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, где пахнет смесью дыма, опилок и клея, понимаю: вот он – земной рай! Другого мне и не нужно. И вот эта фанатичная вера в профессию, в конечном итоге, позволила мне выстоять. Хотя я долго не могла прийти в себя, оставшись на пепле. Казалось, уже никогда не поднимусь, не выживу, не смогу открыто смотреть людям в глаза.
Но именно тогда, как уже теперь понимаю, я стала особенно сильной, потому что судьбой своей управляла сама.
– Не поэтому ли вы никогда не делали секрета из того, что в искусстве исповедуете принципиальный и достаточно жесткий индивидуализм, качество, мягко говоря, для нас, по рождению и воспитанию советских людей, не очень характерное.
– Истинная правда. Я всегда летала и до сих пор летаю, как орел, в одиночку. Поэтому воробьи, приверженцы стаи, меня не любят. Но я вот такая: плюют в спину – иду вперед. Вот женщины мне завидуют, потому что я могу ещё ТАК выглядеть. Хотя я ем всё подряд. Я же блокадный ребенок, чувство голода меня, к сожалению, никогда не покидает. А вот то, что влюбляюсь часто – это да, признаюсь. И сейчас влюблена. Без этого чувства не может быть творческого человека. И, слава богу, что я могу ещё чувствовать, оценить мужскую красоту, талант, деликатность. Но если так разобраться до конца, то у меня всю жизнь была одна большая любовь, только объекты у неё – разные. (Первый муж Гурченко кинорежиссёр В. Ордынский; второй муж – Б. Андроникашвили, сценарист и историк, сын писателя Б. Пильняка; третий муж – приёмный сын писателя Фадеева, актёр А. Фадеев; четвёртый муж – И. Кобзон; пятый муж – К. Купервейс, музыкант и аккомпаниатор актрисы, с которым она прожила 18 лет в гражданском браке; шестой муж – продюсер С. Сенин).
Согласитесь, такая позиция актрисы не может не вызывать понимания… Тем более, когда знаешь, что великая и разнообразная творческая жизнь этого уникального художника (только в кино – 96 ролей!) просто-таки изобилует головокружительными взлетами и падениями. Чего стоит хотя бы тот творческий тупик, в который по молодости лет завело актрису коварное амплуа, когда её самоповторения становились всё более удручающими, а первый успех многим уже стал казаться явлением случайным. И она нашла в себе силы не только спародировать самоё себя, безжалостно высмеяв собственные штампы (в данном случае имеется в виду пьеса «Тень» Е. Шварца), но и дерзко разрушить устоявшиеся стереотипы личного творчества. Так появилась роль директора ткацкой фабрики в фильме режиссера В. Трегубовича «Старые стены». Поклонники Гурченко не верили: неужели это та самая актриса, которая так потрясла их в комедии «Карнавальная ночь»? В определённой растерянности оказались и многочисленные записные партийные критики, которые уже давно похоронили «эксцентричную выскочку». Никто из них не мог взять в толк, откуда у этой «посредственности» взялись столь мощная драматическая игра, такой тонкий психологический рисунок роли? Так же не бывает. Бедные и зашоренные, они не понимали, в принципе, и не очень сложной истины: из заколдованного круга амплуа не по силам вырываться посредственностям и даже крепким ремесленникам, но для настоящих художников непреодолимых высот в творчестве не существует. Что Гурченко блестяще доказала в своих последующих фильмах «Двадцать дней без войны», «Особо важное задание», «Сибириада», «Вторая попытка Виктора Крохина».
После лирической, пронзительной картины «Пять вечеров», французская пресса с почтением назвала актрису «московской Жанной Моро» (хотя мы-то прекрасно с вами знаем, что на самом деле Гурченко – «советская Марлен Дитрих»).
Американские зрители навзрыд плакали над судьбой героини из фильма Никиты Михалкова.
Примерно, в это же время Людмила Марковна совершила великолепный, если не уникальный прорыв на музыкальном фронте, подготовив на телевидении большую программу «Песни военных лет».
«Меня поразило, – восторгался известный поэт Михаил Матусовский, – как Людмила Гурченко сумела передать сам дух фронтовых песен, их душевность и чистоту, их строгость и даже некоторую сентиментальность, как по-разному исполняла она лихую песенку о двух отчаянных тезках Максимах и трогательный прощальный офицерский вальс. На экране не было особых декораций и выгородок, артистка была одета весьма скромно, оператор чаще всего снимал певицу крупным планом, следя за ее глазами, ловя выражение лица, но вместе со старыми мелодиями перед нами проходило Время». (Тогда же и я впервые написал о Гурченко в «Красной звезде»).
Если что-либо здесь можно добавить, так лишь то, что блестящим исполнением фронтовых песен Гурченко окончательно пленила и победила всех своих недругов.
Даже самые злые и занудные критики её творчества, скрипя зубами, вынуждены были признать: в советском песенном искусстве случилось явление.
До сих пор ничего подобного в нём, в искусстве, не наблюдалось. Исполнительница, чью судьбу война опалила лишь в далёком детстве, сумела встать вровень с теми, кто принимал непосредственное участие в самой страшной бойне за всю историю человечества: Клавдией Шульженко, Леонидом Утёсовым, Марком Бернесом. Что же касается кинематографистов, то они наперебой стали предлагать Людмиле Марковне новые роли. Одна из них была в фильме-сказке «Мама». Примечательность работы заключалась в том, что актриса, спустя многие годы, вновь снималась в музыкальной ленте. Но лучше бы она обошла её стороной…
В одном из эпизодов Гурченко сломала ногу. Перелом был жутким, а на языке профессионалов – множественным. Даже самые оптимистические эскулапы в один голос заявляли: танцевать после такой травмы невозможно. Роль кое-как она досняла, работая в гипсе, сидя в коляске и превозмогая адскую боль. Но что такое физические страдания на фоне нравственных мучений, когда над тобой дамокловым мечом висит страшный приговор: больше – ни па! О том, как Гурченко в очередной раз победила трагические жизненные обстоятельства, в двух словах и не скажешь, потому что все эти бесчисленные массажи, специальные тренировки и уникальные упражнения растянулись на долгие месяцы.
Но всё превозмогла, все сдюжила эта маленькая, хрупкая женщина. Подвиг её тем более удивителен, что в очередной раз совершен в одиночку.
«Я ни от кого не завишу: так устроила и свою личную жизнь, и жизнь профессиональную. Я никогда не завишу от режиссера. Это единственное, за что я боролась всю жизнь, поэтому свободна абсолютно. И, уж тем более, никогда я не подчинялась системе, обстоятельствам, – говорила она мне. – Многое во мне от природы, если хотите, от Бога. Никто же не может сказать, что я следую каким-то особым диетам, исповедую так модную сейчас восточную философию или веду пуританский образ жизни.
Я такая, как есть – спасибо отцу с матерью. Иной вопрос, что сама же себя держу в форме, но очень нормально, без надрыва. Да, я помню, как после фильма «Гулящая» обо мне вдруг заговорили, как об алкоголичке. Ах, милые, дорогие моему сердцу, но такие непосредственные зрители!
Да если бы я себе позволяла дружбу с Бахусом, то никогда бы не выглядела так, как выгляжу. Опять же профессия у меня такая, да, нет – способ моего существования таков, что не позволяет иметь слабости, обыденные для нормальных людей.
Я всегда жестко, если не жестоко смотрела на себя в зеркало, поэтому и выжила. Я могу сейчас надеть платье, которое было сшито 20 – 30 лет назад.
…Знаете, Миша, я, грешница великая, иной раз думаю: хорошо, что мой отец не дожил до сегодняшних времён. Он, наверное, не пережил бы внезапного «откровения» того, что напрасно прожил жизнь. Ему было бы трудно, если вообще возможно, понять: всё, что давал людям, стране – всё это в итоге никому оказалось не нужно. И революцию он вряд ли переосмыслил бы. Она же для него действительно открыла все возможности. Правда, на склоне лет папа всё-таки пришел к выводу, что по призванию он никакой не шахтёр, тем более не баянист, а крестьянин. Его обстоятельства «втащили» в интеллигенцию, и он неплохо соответствовал этому званию, но…
А мама моя действительно потомственная дворянка. Об этом я раньше никогда и никому не говорила – боялась. А теперь никого уже не боюсь. Так вот, если от папы мне достались весёлость нрава, черты характера, которые многими расцениваются, как «простолюдинские», то мамино наследство – жёсткость, собранность, тот самый индивидуализм, который тоже во многом помог мне в жизни, но ещё больше в искусстве. Вообще-то у меня были замечательные родители. Но могут ли они быть иными?
Как я отношусь к нашей, во многом не заладившейся жизни? Да нормально отношусь. О другом хочу вам сказать – когда вдруг стало всё можно, многие из нас сразу заглохли. Не смогли переплюнуть сами себя, потому что весь запас плевков исчерпался в кухонном трёпе, а больше ничего за душой не оказалось, кроме брюзжания. Получилось, что к свободе мы пришли без всякого запаса. А он нужен и в жизни, и тем более в творчестве.
Моим серьёзным поклонникам, а не тем, что в экстазе стремятся меня «пощупать», всегда желаю выдержки, бодрости духа и надежды. Не унывайте, друзья, не бойтесь жить, рискуйте. Помните, как пела моя Вера из «Вокзала для двоих»: «Не проиграв, не победить!».
Гурченко, вне всякого сомнения, была уникальной и ярчайшей звездой советского и российского экрана. Даже притом, что звёзд таких в отечественном кинематографе всегда наблюдалось в избытке, ей, в отличие от иных, не грозит забвение.
Хотя бы потому, что в нашем с вами восприятии вечно юная Снегурочка – это, конечно же, Снегурченко. Вспомните: далеко шагнувшая за семьдесят, она свободно появлялась на публике в прозрачном дымчатом платье, и тысячи мужчин млели при виде её потрясающей фигуры! У этой дивной актрисы точно наблюдался со временем особый сговор, идущий, наверное, от тех незабвенных предновогодних «пяти минут». Она была и остаётся достоянием нашей республики. Никита Михалков однажды заметил: «Пока поёт Люся, эту страну не победить». Добавлю: пока 175 песен Гурченко, 96 её киноработ и 3 книги с нами – нас не победить. Мы будем учиться у неё жизненной смелости и дерзости, чего некоторым из нас очень не хватает. Так что Люся, Людмила Марковна Гурченко – с нами.
Михаил Захарчук
Источник: