Странно, что интеллигенция воспринимает неизбежное и давно предсказанное сползание режима в жесткий неосталинизм так нервно. Много правильных слов было сказано и написано о грядущем терроре, но, видимо, разум и сердце отказывались принимать это как реальный прогноз и предупреждение. Казалось, что обойдется, а когда случилось, показалось неожиданным, как снег зимой. Нет в сегодняшней реальности ничего, что может вызвать удивление или недоумение. Как сказал бы классик из 90-х — никогда такого не было и вот опять.
Теперь, когда террор из области теории переместился в практическую плоскость и стал частью повседневности, дискуссия о репрессиях выглядит несколько запоздалой и чересчур драматизированной. Сильные эмоции у патологоанатома, констатирующего уже случившуюся смерть, явление противоестественное. Почему-то в достаточно очевидных действиях Кремля ищут, и что интересно — находят, глубокий метафизический смысл. Обрушившиеся на общество репрессии рассматривается то как конец начальной фазы авторитаризма, то как начало его конечной фазы. Но Кремль далек от метафизики, он просто решает в рамках привычной для него логики текущие проблемы. Репрессии — это продолжение прежней путинской политики новыми методами, адаптированными под изменившуюся ситуацию.
Если бы кремлевским чиновникам и их кураторам из ФСБ рассказали, какую мудреную социологическую партию они разыгрывают, они здорово удивились бы. Кремль действует достаточно примитивно, прямолинейно и реактивно. На мой взгляд, привлечение высокой философии для понимания его целей и способов ее достижения на данном этапе избыточно. У нынешнего всплеска репрессий есть очевидная точка отсчета. Это события в Москве лета 2019 года, когда в путинской России началась вторая повышающая революционная волна (первая случилась в 2011-2013 годах как эхо мирового финансового кризиса, усиленное президентской пересменкой). Власть тогда отреагировала возобновлением «ковровых репрессий», не практиковавшихся с начала русско-украинской войны. С тех пор рост революционной активности и рост репрессий идут нога в ногу. Чем выше активность — тем жестче репрессии. Не бином Ньютона.
Мне непонятно, на чем основан прогноз, что режим довольно быстро устанет, захромает на одну или даже сразу на обе ноги и сойдет с дистанции. Мне так не кажется, он вполне себе выглядит бодрячком, а его действия отнюдь не являются иррациональными. Напротив, у нынешних репрессий есть вполне осмысленная и совершенно рациональная цель — удержать революционную активность на приемлемом для режима уровне и не дать ей достигнуть критических отметок, после которых можно ожидать цепной реакции в обществе. Так сказать, ничего личного, только бизнес.
Другое дело, что репрессии могут быть дозированными и возрастать пропорционально оказываемому на систему давлению, а могут усиливаться скачкообразно, намного опережая темпы роста революционной активности, что, собственно, сейчас и происходит. Репрессии, плавно подраставшие непрерывно в течение всего срока правления Путина, резко усилившиеся после несостоявшейся медведевской перестройки, начавшие экспоненциальный рост после холодного лета 2019 года, вдруг взлетели в космос и, похоже, забыли оттуда вернуться. В таких случаях в обществе, как правило, возникает замешательство, так как оно, во-первых, не видит очевидной причины для такого скачка, а во-вторых, оказывается не готовым к такому диспропорциональному ответу на относительно слабые «возмущения» среды. Но и в этом случае поведение Кремля вполне объяснимо.
Триггером для наблюдаемого паранормального всплеска репрессий послужила случайная цепочка неприятных для режима событий, начавшаяся с волнений в Минске и продолжившаяся истеричной попыткой отравить Навального, а потом уже вынужденной и, по всей видимости, единственно возможной при данных обстоятельствах жесткой реакцией на его возвращение. Но наличие триггера не является всеобъемлющим объяснением. Похоже, что гиперреакция на революционное раздражение не была спонтанной, а стала частью некоего стратегического плана, который вынашивался частью кремлевских элит достаточно давно.
Не смею настаивать, но осмелюсь предположить, что планировщики «военной кампании», предваряющей думские выборы и в целом эпоху «большого транзита», вдохновлялись отчасти опытом борьбы с пандемией коронавируса. Я думаю, что идея локдауна как универсального метода борьбы со всякой заразой, в том числе революционной, многим в Кремле показалась продуктивной. Такой чисто конкретный русский вариант «Stay home, be safe» («Оставайся дома, будь в безопасности»). Чтобы прервать трансмиссию революции, решили посадить общество на карантин — в целом, логично.
Не надо быть провидцем, чтобы понять, что в Кремле победила партия, сделавшая ставку на массированную психическую атаку в стиле кинофильма «Чапаев», только вместо марковских или дроздовских офицеров в шеренгах теперь идут золотовские «космонавты». Цель этой атаки — сходу подавить способность общества к сопротивлению и раздавить волю оппозиционно настроенных городских образованных слоев. В общем, это не трудно, и, скорее всего, в самом ближайшем будущем репрессии этой своей ближайшей цели достигнут. Проблема состоит только в том, что, в отличие от санитарного локдауна, политический локдаун не бывает временным.
Из коронавирусного карантина можно выйти, объявив о его окончании, даже не дожидаясь, как показывает опыт России, каких-то результатов. Из политического карантина выхода нет. Вот Горбачев думал, что он есть, да сам весь вышел. Таким образом, главная проблема начатой военной кампании состоит в том, что ее придется вести вечно с экспоненциальным ростом применяемых репрессивных мер. Если кто-то в Кремле думал, что он сейчас поднажмет на газ, а потом выдавит тормоз и все снова станет кока-кола (украл у Кончаловского), то тут он сильно просчитался. С газом в России все хорошо, а вот с тормозами традиционно плохо.
Думаю, дальше будет только больше. В перспективе ближайших нескольких лет, если не месяцев, Россия выйдет на «китайский» уровень репрессий с собственным «суеверным интернетом» и тотальным подавлением инакомыслия во всех его формах. И, в принципе, ничего особенного не случится, кроме разве что пары огорчающих пустяков. Цены на крупу никак не будут снижаться и появятся новые революционные мутации, которые не поддаются лечению репрессиями (вроде большевиков). Увы, локдаун — не нокдаун.
В какой-то точке пространства-времени эти «пара пустяков» обязательно повстречаются (цены на крупу и новые большевики), и тогда наступит достаточно быстрый коллапс системы. Общество простится с ней без особого сожаления. Как написал один поэт — была без радостей любовь, разлука будет без печали. Но жаль только, как написал другой поэт, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. А, может быть, судя по накалу злобы и растущему общему уровню насилия в обществе, и не жаль. Восстановление исторической справедливости в России — это такой процесс, за которым лучше наблюдать с безопасного расстояния.