Образ Сталина переживает странные приключения. Еще несколько лет назад многих шокировали «сталинобусы». Теперь памятники «отцу народов» установлены в Липецке, Пензе, Якутске и Луганске. Начатый в Перестройку проект либеральной десталинизации провалился. Почему это произошло?
Вопреки тому, что утверждают некоторые либералы, Путин отнюдь не стремится реставрировать СССР. Элементы советского мифа служат материалом для совершенно иной идеологической конструкции, которая не имеет ничего общего с марксизмом-ленинизмом, социалистической и революционной традицией. Показательно, что автором одного из недавно установленных бюстов Сталина является тот же скульптор, что незадолго до этого ваял памятник Николаю Второму. Ключевой для понимания этого странного «неосталинизма-без-коммунизма» является знаменитая характеристика Сталина, впервые появившаяся в 2008-м году в учебнике по отечественной истории: эффективный менеджер.
Это определение, заимствованное из словаря неолиберальных технократов, нанесло сокрушительный удар по морализаторской критике сталинизма, которая задавала тон в 80-е и 90-е годы. Новой бизнес-элите Сталин-менеджер оказался ближе и понятнее, чем интеллигенты-шестидесятники, жгущие свечки у Соловецкого камня и произносящие жалобные речи про покаяние. Эти старые диссиденты-антисоветчики с их высокими нравственными принципами оказываются вопиюще «неэффективными», неприлично советскими и нерыночными.
Коммунизм Сталина ничуть не мешает его привлекательности в качестве капиталистического фетиша. В конце концов, с точки зрения буржуазного прагматика, идеология – лишь инструмент манипуляции, маркетинга. Разве власть коммунистической партии мешает современному Китаю быть флагманом глобальной экономики? Разве лик Че Гевары не помогает продавать колу?
Не чужда неолиберальному разуму и идея о целесообразности человеческих жертв на пути к индустриализации и модернизации. Более того, она является основополагающей в политике ТНК и международных финансовых институтов в развивающихся странах. В качестве примера можно привести «свободные экономические зоны» в странах вроде Индонезии, Мексики, Вьетнама или Филиппин. Описывая эти «зоны», где рабочие, изготавливающие продукцию мировых брэндов, живут в условиях голода, эксплуатации и террора, Наоми Кляйн пишет:
«Воздух», из которого выстроены зоны экспортного производства, – это обещания промышленного роста. Стоящая за ними теория гласит, что свободные экономические зоны привлекут иностранных инвесторов, которые, если дело пойдет, решат остаться в данной стране, и тогда разрозненные сборочные конвейеры предприятий зоны обеспечат ей устойчивое развитие – передачу новых технологий и создание отечественной промышленности. Для того чтобы заманить “ласточек” в эту хитрую западню, правительства слаборазвитых стран предоставляют им налоговые льготы, ослабление требований местных законов и правил и услуги военных, всегда готовых унять любые беспорядки и волнения среди рабочих».
Правда, плановая экономическая система сталинизма плохо сочетается с представлениями неоклассических экономистов о невидимой руке рынка. Но разве эта идея не отрицает права человека и моральные ограничения в той же степени, что и тоталитарное государство?
Преступлениям, сопровождавшие коллективизацию и индустриализацию, можно легко найти массу параллелей в истории капиталистических стран того же или более раннего периода: огораживания и работные дома в Англии, голодомор в Ирландии и Индии, зверства и геноцид в колониях.
Не являются отличительной чертой сталинистских режимов и массовые репрессии. Коммунисты, социалисты и члены профсоюзов были одной из наиболее многочисленных категорий жертв политических конфликтов ХХ века. К сожалению, преступные деяния правых режимов, не относятся к числу популярных исторических сюжетов. Фактически, гораздо легче найти информацию о «Свидетелях Иеговы», убитых в нацистских концлагерях, чем о количестве уничтоженных в то же самое время членов Компартии Германии.
Можно вспомнить о резне в Индонезии 1965-1966 годов, когда по обвинению в коммунизме было уничтожено около полумиллиона человек, подавлении коммунистического крестьянского восстания 1932 года в Сальвадоре (30 тысяч жертв), репрессиях в Южной Корее (100 тысяч жертв), на Тайване (10-30 тысяч), о коммунистах, ставших первыми жертвами Холокоста и белого террора во франкистской Испании и т.д. и т.п. Не случайно, среди перечисленных стран – будущие “азиатские тигры”, столь восхищающие современных либералов. Очевидно, в их глазах экономический успех может оправдать некоторое количество жертв на пути к нему, тем более если это проклятые комми. Так почему бы не отпустить грехи и истреблявшему большевиков во имя экономической эффективности товарищу Сталину?
Разумеется, подобные параллели ничуть не оправдывают сталинизм. Что они действительно дискредитируют, так это ту разновидность либеральной критики, которая использует антисталинизм для апологии капитализма (одновременно оскорбляя память тысяч расстрелянных коммунистов, сторонников внутрипартийных оппозиций).
К несчастью для старых диссидентов, реальный российский капитализм больше не нуждается подобной апологии. Зато он нуждается в патриотическом мобилизационном мифе, в образе эффективного менеджера, выразителя провиденциальных сил, не связанного никакими моральными или политическими принципами; в квази-сталинизме, окончательно очищенном от марксизма.
Иван Овсянников
Источник: