Отзвучали первые реакции на события в Бирюлево Западном, служившие, скорее, цели – собрать в кучу все известное о происшествии, в части выводов грешившие грубостью и однозначностью формулировок. Настало время для первых объяснительных моделей. В попытке ответить на вопрос, что произошло в Бирюлево и почему это произошло, я предложу одну такую модель, в рамках которой попытаюсь сопоставить материалы, которые во множестве появлялись в интернете в последние двое суток, наблюдения в Бирюлево полугодовой давности в ходе работы нашей исследовательской группы, а также результаты полевых исследований «межэтнических конфликтов», которые проводил на постсоветском пространстве.
Есть три предварительных замечания.
Во-первых, нужно развести объяснение самого убийства и реальности вокруг него. Модель содержит объяснение напряженной ситуации в районе, а также событий в связи с убийством. В рамках этой модели событие, давшее ход событиям, могло быть практически каким угодно – лишь бы оно могло подойти под описание «мигрант сделал что-то нехорошее с местным». Отдельно можно попытаться понять, почему произошло убийство, и социальные причины убийства можно будет попытаться определить с помощью той же самой модели. Пока, кстати, представляется, что убийство Щербакова Зейналовым не ложится полностью в ее русло.
Во-вторых, нужно сказать о предварительности этого моделирования. В одной книге про конфликт [1] приводится около десяти социальных обстоятельств, при которых конфликт становится более вероятен. Многие из этих обстоятельств сошлись в Бирюлево, в результате чего, можно предположить, и разгорелся конфликт. Из этой логики хочется сказать, что конфликт типичный, но это большое и вредное искушение. Чтобы его избежать, нужно четко проговорить, что исследовательские мероприятия для определения причин конфликта в Бирюлево еще не были проведены, и все объяснительные модели могут быть только предварительными.
В-третьих, мое моделирование, в целом, оперирует тремя типами социальных явлений. Первые находятся в пространстве символов – это категории, которыми люди называют те или иные явления, их характеристики, а также связи между категориями. Такого рода категориями и характеристиками являются, например, этнические стереотипы. Вторые – это элементарные связи между индивидами: знакомства, дружбы и все другое, что позволяет символам перемещаться от человека к человеку – или не перемещаться в зависимости от структуры «сети отношений». Третьи – это социальные институты и организации. Такими институтами-организациями может быть церковь, собрание жильцов дома, президент и многое другое. Не выходя за рамки этих трех типов явлений, я попытаюсь объяснить события в Бирюлево.
Когда мы впервые оказались в Бирюлево в ходе исследования сообществ мигрантов в Москве, мы проводили наблюдения и интервью в одном из кафе, которые принято называть «этническими». Через два столика от нас семья – муж-жена и мать одного из супругов – праздновала день рождения. Пили водку. Поссорились. Муж ударил жену по лицу, дальше, видимо, все-таки со своей мамой, ушел из кафе. Женщина осталась сидеть в слезах. Мы подсели к ней – начали успокаивать и заодно расспрашивать про жизнь. Неплохая, но скучная, изматывающая работа «в Москве», тяжелая личная жизнь. И вообще, жизнь тяжелая. Я не знаю в точности, какие «местные» живут в Бирюлево, но, если случай этой женщины сколько-нибудь типичен, это не бедные, но очень усталые и несколько растерянные люди, которые пытаются выстраивать свою жизнь и сталкиваются кучей проблем.
Нужно отметить, что жизнь свою они выстраивают в значительной степени за пределами Бирюлево. Когда мы наблюдали за выходящими из вечерней электрички в будний день, «нерусских» мы там практически не увидели, при том, что в самом районе они видны. Если обобщать грубо – «местные» чаще всего работают и живут социальной жизнью вне Бирюлево, а «мигранты» работают в Бирюлево и там же живут. В результате, у «местных» заниматься районом не остается ни времени, ни желания, а кроме того, поскольку большую часть времени они проводят в Москве, сеть знакомств между людьми нестабильна и слаба. В социологии в таких случаях говорят, что «социальный капитал» района невелик.
Единственной действительно сплоченной группой преимущественно «местных» в районе являются футбольные фанаты, которые регулярно вместе ездят на матчи и с матчей и, наверное, дерутся с другими фанатами, отчего солидарность таких «ячеек» растет. Можно предположить, что мобилизация после убийства пошла вначале именно по фанатским сетям – фанаты могли мобилизовать как своих родных, так и фанатов «снаружи», которые, судя по всему, и стали основными действующими лицами воскресного погрома.
Резюмируя сказанное выше, можно сказать, что Бирюлево – депрессивный район с низкой интенсивностью связей между «местными», которые живут индивидуальной тяжелой жизнью и не имеют времени и желания «инвестировать» в район. В одном из клипов, снятых во время погрома, пьяный молодой человек говорит: «У нас нормальный район. У нас нормальный район был. Когда он был нормальный район – я не знаю. Десять лет назад он был нормальный район. Сейчас я уже не знаю, что с ним произошло. Сейчас уже нет нормального района. Я тебе просто говорю вот так вот в камеру, нету нормального района».
Что произошло за последние десять лет? Я думаю, что ответ молодого человека был бы простой – понаехали. Можно даже поместить это в более широкий контекст – с изменением экономической конъюнктуры после кризиса 1998 года в Москву, в том числе и в Бирюлево, начали прибывать мигранты из Закавказья, а затем и из Средней Азии работать и жить на временной или постоянной основе. Жители Бирюлево, напомню, «живут» вне района и не очень общаются с соседями.
Общение с приезжими, кроме того, что является нонсенсом в связи с укорененными этническими стереотипами, не имеет ни прагматики (потому что в район бирюлевцы предпочитают не вкладываться), ни стабильных форм взаимодействия, в которых оно могло бы происходить (муниципальное собрание района не является дееспособным и уважаемым органом), а кроме того, у «местных» на это нет ни времени, ни сил. В результате, между «мигрантами» и «местными» вырастает стена необщения и негативных стереотипов.
Когда мы спросили у администратора кафе, в котором наблюдали, при каких обстоятельствах возможна ситуация, когда «местный» и «приезжий» сидят за одним столом, он ответил, что вообще такого почти никогда не происходит, разве что, если у них общие дела, связанные с овощной базой. Не факт, правда, что в этом случае «местный» будет «бирюлевцем».
Отдельно нужно сказать про мигрантов. Циркулирующее представление, что мигранты Бирюлево – это только работники овощной базы, в которой усматривают корень зла, как минимум, неточно: в районе есть рынки, кафе, магазины и много другой инфраструктуры, которая предоставляет рабочие места с низкой зарплатой. Наших информантов мы расспрашивали о том, с кем они живут на съемных квартирах и чем занимаются их соседи, и лишь однажды нам рассказали про работника овощной базы. Мигранты Бирюлево, судя по всему, формируют довольно разреженную сеть социальных отношений, в рамках которой они находят работу и снимают жилье, однако организаций – например, диаспоральных – они не создают. Важен и третий предположительный факт о мигрантах Бирюлево. Это преимущественно сельские жители, опыт городского общежития для них нередко ограничен пребыванием в Москве.
А теперь представим себе, что день за днем усталые люди, не чувствующие себя уверенно в районе, потому что особенно не знакомы и со своими «местными» соседями, ходят мимо иноэтничных, непонятных мигрантов, представление о которых стереотипное и к реальности в каждом конкретном случае имеет косвенное отношение. Редкое общение осложняется несовпадением городских норм поведения в общественном пространстве и представлений о том, как нужно себя вести, характерных для сельских мигрантов. Например, о чем часто говорят москвички, мигранты «цокают», и это очень неприятно. Накапливается раздражение.
Люди боятся, но у них не хватает знакомств внутри района, энергии, времени, опыта и знаний для того, чтобы попытаться решить вопрос с помощью создания организаций и институтов. В результате, чуть ли не единственной социальной формой, доступной при таком уровне социального капитала и вовлеченности, является «сход», который, в результате мобилизации фанатских сетей отношений, простирающихся за пределы района, перерастает в погром.
Этот погром, как представляется, был бы невозможен без вмешательства внешних сил. Устройство последних и связь их с бирюлевцами (в какой степени, например, мобилизация «заезжих» фанатов произошла в результате их взаимодействия с фанатами из Бирюлева) – отдельный важный вопрос. Однако в любом случае, реализуется мобилизация в рамках циркулирующего в Москве символического представления о «нелегальных мигрантах, заполонивших город», и происходит погром. Есть свидетельства, что попытки мобилизоваться со стороны именно местных жителей для организации «народных дружин» входили в конфликт с желанием постоянно прибывающих «гастролеров» крушить все на своем пути, и «дружинники» жаловались на невозможность в связи с этим организации нормальный работы (что бы под этой работой ни подразумевалось).
Описанная модель может быть резюмирована следующим образом. Бирюлево – район на окраине Москвы, ограниченный промзоной, железнодорожным полотном и МКАДом. Жители, не очень довольные жизнью в целом, в районе только ночуют и почти не общаются между собой. Прибывают мигранты, общение с которыми не складывается, потому что бирюлевцы не очень общаются в районе, сами мигранты сильно отличаются от местных по языку и культуре, не существует занятий, в ходе которых они могли бы общаться. В результате, вырастает стена отчуждения. Редкое общение только усиливает у «местных» и «мигрантов» стереотипы в отношение друг друга. У «местных» накапливается раздражение, которое не могло быть решено иначе как националистическим «сходом», потому что опыта создания институтов и организаций у жителей нет. О событиях становится известно, и, вероятно, по фанатским сетям мобилизации в район приезжают молодые люди, которые становятся основной силой во время погрома, произошедшего при молчаливой поддержке и частичном участии «бирюлевцев». Такова, в общем, модель, которая может оказаться неверной или частично верной. Ее тестирование должно быть связано с исследованием в Бирюлево и за его пределами.
Теперь про убийство. Я пишу этот текст, когда Зейналова уже задержали, и он признался в совершении убийства, правда его версия отличается от официальной. Данные скудны и противоречивы, но уже сейчас можно сказать, что ситуация убийства несколько иная, нежели та, которую можно было бы представить себе, если бы оно полностью соответствовало модели. Например, Зейналов жил на съемной квартире, хозяин которой был «местным». Между ними, судя по интервью с последним, были приятельские отношения – хозяин, перед тем, как Зейналов исчез, шутил с ним по поводу его схожести с фотографией предполагаемого убийцы. Более того, судя по всему, девушка, с которой общался Зейналов, была с ним в некоторых – сложных – но отношениях. Зейналов, проживший 10 лет в Бирюлеве, знал «местных» и общался с ними. Азербайджанские знакомые у Зейналова также были, и именно на них он рассчитывал, скрываясь от следствия.
Позиция Зейналова между азербайджанским и местным кругами знакомств была, похоже, маргинальной – он был не там и не здесь – а эта ситуация очень опасна, поскольку одни нормы поведения еще не приняты, другие – уже забыты. Убийство могло быть косвенно связано именно с этим пограничным состоянием, потому что ценностная и нормативная потерянность, равно как и пренебрежение нормами – моральными и правовыми – приводит к выключению из процессов, которые приносят и знакомства, и деньги. Это делает положение человека нестабильным, а самого человека – нервным и раздражительным. Представляется, что именно в таком состоянии Зейналов и убил Щербакова. Впрочем, единичный случай не может стать объектом социологического объяснения, поэтому здесь я остановлюсь, подытожив, что, с одной стороны, такое убийство могло произойти в любой другой части Москвы, с другой – оно укоренено в социальных структурах района.
Примечания
1. Rubin J. Z., Pruitt D. G., Kim S. H. Social conflict: Escalation, stalemate, and settlement. .McGraw-Hill Book Company, 1994.