Прокурорам потребовался почти год, чтобы исключить из списка возможных причин крушения президентского самолета под Смоленском версию о покушении. Намного больше выяснить им не удалось.
Можно было бы сказать, что хотя бы одна из расследовавшихся версий была полностью отклонена, однако прокуратура обезопасила себя дополнением о том, что обломки самолета она не исследовала, т.к. они остаются в России. Не слишком понятно, для чего понадобились обломки в контексте именно этой версии следствия, и неужели они могли бы кардинально изменить точку зрения прокуратуры?
Но все же важно, что хотя бы кто-то наконец заявил официально, что покушения не было. Это, конечно, стало большим разочарованием для приверженцев теории заговора, что они уже успели выразить. Возможно, по этому вопросу в Сейме будет даже созвана следственная комиссия, хотя руководство партии «Право и справедливость» (PiS), проведшее в субботу заседание, еще не приняло решения на эту тему. Пока же Ярослав Качиньский лишь заявил, что прокуратура вместе с генеральным прокурором Анджеем Сереметом (Andrzej Seremet) не справляется со смоленским делом, а раз государственные ведомства не справляются, следовало бы созвать комиссию.
Ритуальные жалобы на россиян
Накануне годовщины катастрофы прокуратура решила, что ей следует высказаться и сообщить общественности какую-нибудь информацию. Дело, однако, в том, что в сущности, как обычно, сообщила она мало. Кроме подтверждения того, что это не было покушением, прокуратура сообщила, что следствие было разделено на две части и темой подготовки прошлогодних визитов президента и премьера в Катынь займется гражданская прокуратура. Другие направления будет и дальше расследовать прокуратура военная.
Звучали также ставшие ритуальными жалобы, что россияне не передали нам многих документов. Но в этом всем сложно обнаружить какое-то новое качество. Сложно, например, понять, почему темой организации обоих визитов только сейчас начнут заниматься гражданские, и почему следствие в этом направлении за год не было доведено до конца. Нынешнее разделение показывает, что совместную (военно-гражданскую) прокурорскую группу следовало создать уже давно, в самом начале следствия. Т.к. хотя самолет и экипаж были военными, подготовкой визитов и их охраной руководили гражданские. Кроме того, представляется, что у гражданской прокуратуры в ведении подобных следствий больше опыта, чем у военной (которая занимается совершенно другими вещами).
Так что еще год назад должно было произойти то, что было сделано при формировании комиссии по расследованию катастрофы под руководством министра Ежи Миллера (Jerzy Miller), где половину составляют гражданские, а половину военные. Возможно, и сотрудничество с россиянами (по крайней мере, на прокурорском участке работы), выглядело бы иначе, ведь как отмечают практически все, у военных иные стиль и сфера деятельности.
Пока же следствие было продлено до октября. Это еще одна новость, которую нам сообщили. Не слишком понятно, почему так происходит. Внутрипольская ветвь следствия, которая, как кажется, может закончиться предъявлением обвинений, давно уже могла быть всесторонне расследована. Ведь тут россияне не могли вставлять нам палки в колеса: все документы и люди, которые остались живы, находятся в Польше. Почему же тогда для расследования дела, которое было уже достаточно подробно описано в разнообразных газетных и книжных публикациях (иногда даже со ссылкой на несколько десятков томов следствия), не было достаточно года? Ведь та часть общественности, которая не верит в действие магнитного поля, разрывающего самолет на мелкие кусочки, или в создание огромного объема искусственного тумана для провоцирования катастрофы, уже практически ясно представляет (в рамках того знания, которое нужно т.н. обычному человеку), что произошло под Смоленском. И объем этого знания уже многие месяцы неизменен.
Состояние элитарного летного полка для VIP-персон было уже неоднократно описано, недостаточная квалификация пилотов тоже. Состояние смоленского аэродрома, даже для тех, кто мало интересуется катастрофой, секрета не представляет. Хорошо известно, даже что происходило в контрольной вышке. Может быть, Лех Валенса (Lech Wałęsa) еще особо интересуется последним разговором братьев Качиньских по спутниковому телефону, но, на самом деле, большого значения этот разговор не имеет. И он не станет ключом к ответу на вопрос, почему пилот решил идти на посадку.
Возможно, дополнительные полеты на «Туполевах» покажут, что командир экипажа нажал не на ту кнопку, но они не объяснят, сделал ли он это случайно, из-за незнания или действуя в условиях стресса. А, может быть, они вообще ничего не покажут. Впрочем, это информация для узкого круга специалистов по авиации, у которых давно сложилось четкое мнение о причинах катастрофы.
На упоминавшейся пресс-конференции прокуроры сказали, что причины катастрофы им еще неизвестны. С прокурорской точки зрения иначе, видимо, сказать они не могли. У них должны быть доказательства, которые смогут выстоять в суде, ведь в данном случае судебная компрометация означала бы полное поражение прокуратуры. А между тем экипаж мертв, высшие военные командующие, отвечавшие за состояние армии тоже. И, скорее всего, доказательств нет.
Будет неудивительно, если следствие в части подготовки визитов будет закрыто (не стоит забывать, что часть участвовавших в этой подготовке погибла) или перед судом предстанут военные или гражданские низших чинов и званий, виновные в многолетних упущениях. Так уж получается с этой катастрофой, что единственная действительно «неразрывная цепочка улик» относится к области психологии.
Ведь крушение стало, скорее, следствием психологических механизмов, чем технических причин, а также несоответствующей подготовки пилотов. Все здесь действовали под давлением политических или профессиональных амбиций, под давлением масштаба мероприятия, места, в которое они направлялись, и прежнего опыта. А также под давлением предвыборных планов. К амбициям стоит добавить страх: ведь раз мы хотим переложить на российскую сторону хотя бы часть вины, дополнительным фактором там наверняка был страх международного или, по крайней мере, межгосударственного скандала, что, мол, вот как россияне прогнали из Катыни польского президента под сомнительным предлогом, будто внезапно появился туман, которого никто не ожидал.
Предвыборная игра?
Это ситуация будто взята из греческой трагедии, где всем управляет рок. Он нередко заставляет обычных людей играть героические роли, припирает их к стенке, парализует. Сейчас в довольно схожей ситуации оказались прокуроры, сотня которых уже занималась этим делом. Как бы они ни трудились, сколько бы ни проводили допросов, их труд по большей части будет тщетен: всегда найдется кто-то, кто скажет, что это дело их переросло. На тему авиакатастрофы под Смоленском есть и будет две правды: два разных подхода, которые всегда будут разделять. Конечно, в политическом плане, ведь сейчас это дело подчиняется не комиссиям, расследующим причины катастрофы, или прокуратуре, а политике.
Этого не изменят никакие отчеты, никакие даже самые достоверные следствия. Сейчас из-за затянутости процесса общественность начинает терять к следствию доверие, и все чаще можно услышать мнение, что гражданская прокуратура подключается к делу, чтобы перед выборами сыграть на каких-то обвинениях. Возможно, такого намерения нет, но раз следствие было продлено до октября, у тех, кто подозревает наличие у прокуратуры политических целей, появился новый козырь.
Генеральный прокурор не полетел в день катастрофы в Смоленск, потому что не успел попасть в Варшаву к моменту вылета самолета с премьером. Хотя чтобы проехать чуть более 300 километров у него было время с самого утра. Если бы он был на месте с самого начала, он определил бы условия сотрудничества, подтвердил бы своим присутствием, что прокуратура предпринимает действия, и, возможно сейчас, о ее работе говорили бы лучше. А так мы сталкиваемся с одним разочарованием за другим, ведь, по правде говоря, не слишком-то это большое мужество исключить версию о покушении через год после катастрофы. Да и то, исключить не до конца.