Полыхающие деревни, задымленные города, растерянные спасатели – кажется, в этом году все это мы увидим снова. Новости о лесных пожарах приходят с пугающей частотой: Урал, Якутия, Забайкалье. Нередко пожары начинаются даже раньше, чем сходит снег, и такое чудо природы уже никого не удивляет. Особенно тех, кто в курсе, как, зачем и по чьему хотению лес начинает гореть, а главное – кто и сколько на этом зарабатывает.

Колорит пепелища

Место, где раньше была деревня Моховое Луховицкого района Подмосковья, фотогенично, как любая трагедия. Поверх голубого с облаками неба причудливые угловатые силуэты обугленных деревьев. Полоски на месте содранной коры сверкают на фоне черных стволов белоснежной улыбкой негра. Под ногами свежая ярко-зеленая трава, а вокруг, насколько хватает глаз, мертвые рыжие мачты – выжженный сосновый лес. Здесь можно снимать фильмы про войну.

В брошенном доме с выбитыми стеклами и аккуратными сиреневыми обоями в цветочек на стене висит покрытый пылью отрывной календарик, на нем дата: 29 июля 2010 года. В этот день деревня Моховое перестала существовать. В соседнем лесу, который к тому времени уже горел две недели, начался верховой пожар, и ураганный ветер понес огонь в сторону деревни. Жители увидели в небе красные языки пламени с черным шаром внутри и услышали шум, «как будто летела армия истребителей».

Люди выбирались из охваченной пожаром деревни на машинах, мотоциклах и пешком – по шоссе, затянутому с двух сторон густым черным дымом. Те, кому не на чем было ехать и кто побоялся идти через огонь, пытались спрятаться в погребах и там погибли, задохнувшись дымом. Другие сгорели в своих домах. Всего в деревне Моховое, которую за две недели бушевавшего вокруг лесного пожара никто даже не попытался эвакуировать, погибли двенадцать человек.

Остальные жители Мохового еще осенью переехали в соседнее село Белоомут. Полторы сотни одинаковых, построенных за два месяца домиков для погорельцев стали называться микрорайоном «Новый». В такой спешке результат получился далеким от идеала: крылечки слишком высокие и неудобные, теплоизоляция хромает – зимой в ванной замерзала вода, весной некоторые дома попросту затопило. Но в целом переселение погорельцев Мохового прошло в срок и без лишнего бардака.

Поначалу люди были страшно довольны: в домиках хорошая отделка, качественная техника, которую выдавали как «гуманитарную помощь», и общее ощущение человеческого жилья. Правда, нет медпункта – в больницу приходится ездить, нанимая такси, и даже до магазина пешком идти далеко. Но только что спасшиеся от смерти люди на эти неудобства внимания не обращали.

В нескольких километрах от Мохового садовое товарищество «Звездочка», где в прошлом году сгорело четыре домика. Оно стоит на торфянике, который тлеет и сейчас. В прошлом году пожар в «Звездочке» даже не попал в сводки МЧС – в этом году, похоже, все повторяется: официально горящих торфяников в районе нет. А нет возгораний – нет и сил и средств на их тушение. В результате торфяники в Центральной России пока тушат в основном добровольцы.

У Григория Куксина, координатора созданной в прошлом году противопожарной программы Гринписа, свои профессиональные секреты. Например, по виду потушенного очага он умеет определять, сотрудники какого ведомства его тушили: МЧС или Рослесхоза. Спасатели, говорит он, тушить торфяники умеют плохо. Он пытается их научить – в ходе совместных акций во Владимирской, Ивановской, Рязанской областях. Мешает то, что МЧС отказывается признавать наличие угрозы.

– По непонятной мне причине руководство МЧС пытается прятать проблему, пока она не дойдет до масштабов чрезвычайной ситуации. Во Владимирской области справиться с торфяниками уже, скорее всего, не удастся, потому что две недели руководство региона открещивалось от наличия возгораний, а тушить торфяники надо на ранней стадии. У меня дежавю: прошлогодний сценарий, когда мы с марта безостановочно ездили тушить пожары, наличие которых никто не признавал, повторяется полностью.

Формально власть извлекла какие-то уроки из прошлогодней трагедии. Например, были приняты поправки в Лесной кодекс, призванные облегчить борьбу с пожарами.

– Все они лишь изменили ситуацию к худшему, – считает руководитель лесной программы Гринписа Алексей Ярошенко. – Лесничих заставили писать тонны бумаг. Самый важный подзаконный акт – «Порядок тушения лесных пожаров» – до сих пор попросту не принят, а ведь Лесной кодекс – закон непрямого действия и сам по себе не работает.

Изменили и порядок введения чрезвычайной ситуации при пожаре. Помимо того, что о нем вообще забыли, например, прописать ЧС межрайонного уровня, вся процедура стала гораздо менее прозрачной и понятной. Вместо двух простых показателей – территории возгорания и ущерба – теперь в качестве критериев введения ЧС выступают средние значения этих показателей за последние пять лет.

Но, во-первых, этих данных в открытом доступе просто нет. А во-вторых, чтобы ввести ЧС, надо, чтобы территория возгорания оказалась на 50% больше этой средней цифры, притом что в последние пять лет входит и катастрофический прошлый год.

Алексей Ярошенко считает, что лучшим вкладом в борьбу с пожарами могло бы стать восстановление разваленной в 2006 году службы лесной охраны. К примеру, в Брянской области, где в прошлом году в основном из бывших лесников, уволенных по сокращению штатов, была создана специальная служба лесопожарной охраны, количество пожаров оказалось наименьшим из всех областей Центральной России, несмотря на обилие лесов – знаменитых брянских.

В этом году лесничествам пообещали и новые штаты, и дополнительное финансирование. Но непонятно, успеют ли деньги и люди дойти до места к началу «сезона».

Лесничий Белоомутского участка Луховицкого лесничества Олег Беленовский на тушение пожара в Моховом в прошлом году не успел. Он весь день был в другом конце района, тушил другой пожар, а потом выбирался из горящего леса окружными путями навстречу спасающимся от огня жителям и оказался в Моховом, когда там уже все было кончено.

Этот пожар, уничтоживший деревню меньше чем за четверть часа, он тушил еще несколько месяцев, до марта – по ночам, во сне. Но пока нет никаких гарантий, что под конец наступающего лета репертуар снов лесничего Беленовского окажется другим.

В прошлом июне Олегу выделили 20 литров бензина на месяц, в июле – 30. В августе, после того как Моховое сгорело, уже 600. Каким считать этот год, пожароопасным или нет, в Мособллесе, судя по нормам обеспечения Белоомутского лесничества топливом, еще не определились: до Пасхи, говорит Беленовский, бензина не было вообще, потом выделили 150 литров на два месяца. Еще обещали добавить двух человек в штат, который сейчас состоит из самого Беленовского и одного инспектора. Но пока обещания остаются обещаниями.

– Это отцово дело, у меня отец был лесничим. А так отсюда давно пора когти рвать, – говорит Беленовский.

Во дворе конторы лесничества, по соседству с пожарно-химической частью, парни в камуфляже красят яркой красной краской потертые зеленые кузова пожарных машин с надписью «Лесная охрана». Это автопарк созданной в этом году областной структуры «Центрлес», которая должна бороться с пожарами. Новые машины пока где-то в пути: их как «негабаритный груз» уже несколько раз арестовывала ГИБДД.

Уже этой весной Гринпис провел опрос в лесничествах – о том, чем из необходимого для тушения пожаров обеспечены их сотрудники. Результаты показали, что больше всего в лесничествах авторучек и бумаги.

Но есть в России люди – и, кажется, их намного больше, чем лесничих, – которые готовы к новому сезону пожаров на все сто. Они знают цену в рублях каждому очагу лесного пожара. Они уже научились поджигать леса так, чтобы древесина не потеряла товарный вид. Они делают на пожарах бизнес.

Огонь на себя

– Вот с этой стороны, скорее всего, кто-то бычок из окна выбросил. Вон видите – огонь вдоль дороги шел. А вон там в километре отсюда пожар, наоборот, шел из глу­бины леса. Там сроду никаких отдыхающих не было. Да и вообще не сезон пока им по лесу бегать – там еще снег до конца не сошел. Так что точно подожгли.

Михаил говорит чуть сбивчиво. Русскую речь с молдавским акцентом регулярно разбавляет немецкими ругательствами. Сам он из Приднестровья, несколько лет прожил в Германии. Сейчас работает в небольшом городе Краснотурьинск на севере Свердловской области и очень хорошо информирован о всех местных делах – кто, с кем и почем.

По количеству лесных пожаров Урал сегодня твердо входит в первую десятку самых проблемных территорий страны. В регионе ежедневно фиксируется до двух десятков возгораний. Пожары оперативно тушат, но тут же возникают новые.

– В общем, мы когда огонь увидели, сразу начали пожарным звонить, – продолжает Михаил.

– Приехали?

– Шайсе! Нет. Но их понять можно. Это только в новостях говорят, что у нас тут все полыхает. А на самом деле тайга горит только на бумаге. На самом деле лес воруют. И об этом у нас тут все знают. А тем более пожарные. Так что правильно сделали, что не приехали. Чего им в чужие дела соваться? Если лес горит, значит, это чей надо лес, и горит он не просто так, а в чьих-то интересах.

О том, что в области под видом пожаров занимаются незаконной вырубкой леса, местные жители говорили давно. Но лишь сейчас существование проблемы официально признали региональные власти. Даже им показалось слишком уж подозрительным число весенних пожаров. Ничем, кроме поджогов, их объяснить невозможно. Судя по новостным сообщениям, никогда еще Свердловская область не горела так основательно, как в последние два года. И если прошлым летом на фоне торфяных пожаров в Центральной России это не так бросалось в глаза, то сейчас природными катаклизмами вроде аномальной жары происходящее уже не объяснить.

– Мы сами себя губим. Такое чувство, что никто в России больше жить не собирается.

Краснотурьинский общественник Владимир Родыгин сегодня специально отложил все дела, чтобы продемонстрировать нам, что на самом деле представляет собой лесной пожар по-уральски. Огромная делянка в паре километров от города. Аккуратно вырубленный, здоровый, качественный и, главное, недешевый лес. По бумагам тут давно все сгорело, но следов огня не видно в упор: ни уголька, ни черного мха, ни запаха гари.

– Пожар тут действительно был. Только низовой и очень-очень слабый. Грубо говоря, трава сгорела, чуть подгорели в самом низу стволы деревьев, – объясняет Родыгин. – Но это все равно здоровый лес, а не горельник. Его нельзя безнаказанно рубить просто потому, что кому-то захотелось денег.

Активность Родыгина и его соратников в борьбе с незаконными вырубками объясняется довольно просто. Краснотурьинск сложно назвать экологически благополучным местом. Градообразующий алюминиевый завод регулярно «радует» горожан вредными выбросами. Поэтому и леса, которыми окружен город, для них в первую очередь источник свежего воздуха, а никак не древесина. Здесь бурно реагируют даже на вполне законную рубку и переработку леса, которую осуществляют многочисленные местные деревообрабатывающие предприятия. Поэтому, когда лес начали валить под видом пожаров, возмутились даже те, кто никогда не был замечен в какой-либо общественной активности.

В большинстве случаев действительно никто не проверяет. Между тем, если лес действительно сгорел, рубить его надо, причем срочно. Но в паре десятков километров от Краснотурьинска, под Североуральском, до сих пор не вырублен реально сгоревший в результате настоящего, а не бумажного пожара лес – горелую древесину не продашь, и рубить ее желающих нет. Села Всеволодо-Благо­дат­ское и Баяновка окружены горельником. Ликвидировать его по-прежнему никто не собирается, несмотря на все просьбы местных жителей. В прошлом году огонь удалось остановить буквально в нескольких метрах от жилых домов. Сейчас селяне фактически живут на чемоданах. Люди уверены, что горельник вспыхнет, как только установится действительно жаркая погода. И таких мест на севере Свердловской области мы насчитали не менее десятка.

Халатность. Недорого

В каком-то смысле краснотурьинским «черным» лесо­рубам, в отличие от соседей, просто не повезло. В городе нашлись несколько особо неравнодушных людей вроде Владимира Родыгина. Они стали писать открытые письма всем возможным адресатам, начиная с депутатов и заканчивая президентом, с требованием разобраться в ситуации. Произошел скандал.

Сначала выясняли отношения исключительно на местном уровне. Потом в интернете появился видеоролик с видами «пожарной делянки». Он убедительно подтверждал, что никакого пожара на месте вырубки не было. Участок леса находится в ведении муниципалитета, и без ведома первых лиц городской администрации вряд ли кто-то решился бы здесь хозяйничать. На мэра стали косо смотреть, возбудилась местная прокуратура, и в области наконец-то появилось первое уголовное дело по факту незаконной вырубки леса под видом ликвидации последствий природного пожара. Правда, дело возбуждено по статье «Халатность» в отношении «неопределенного круга муниципальных служащих», и ход расследования в прокуратуре пока предпочитают не комментировать. Поэтому с сотрудником следственного комитета встречаемся неофициально.

– Статья «Халатность» выбрана для того, чтобы это дело было легче замять, – объясняет честный следователь, и сразу же становится понятно, почему он согласился общаться только на условиях анонимности. – Все дела «убивают» через эту статью. Там срок до двух лет. Следствие ведут как раз эти два года, передают из прокуратуры в УВД, потом просто прекращают за истечением срока давности.

– А какой смысл «убивать» это дело?

– Смысл простой: в этом деле отцы города замешаны и люди из области. Есть и городские милицейские чины. Если бы хотели кого-то реально наказать, то возбудили бы или за «Хищение», или за «Превышение должностных полномочий». А так, никому ведь не надо прецедент создавать! Я вам честно скажу: каждый третий пожар связан с незаконной вырубкой леса. Огнем либо списывают уже вырубленные делянки, либо, наоборот, готовят к вырубке нормальный лес, который по каким-то причинам нельзя срубить законно. Например, в заповеднике или зеленой зоне. Это серьезный бизнес. В таких пожарах заинтересованы все: и те, кто их тушит только на бумаге, потому что по-настоящему ничего и не горит, и те, кто потом рубит и продает лес. Ну и без лесников тут не обойтись. Кто-то же должен признать хороший лес горельником и дать разрешение на его санитарную рубку. Я вам телефон местного лесника дам. Только он из леса не выйдет.

– Почему? Боится?

– Да нет. Просто у него там дел много.

Лесник из тайги действительно не вышел. Общаемся по сотовому. Мы стоим на опушке. Наш собеседник может быть где угодно: в лесу, у себя в квартире или в ста метрах за деревом.

– Жгут лес специально. Есть такие случаи, – с хрипотцой говорит телефонная трубка.

– И много?

– Много, – хрипит телефон.

– А зачем вы им потом бумаги на санитарную рубку этих якобы сгоревших делянок выдаете? Если бы не давали, может быть, и смысла не было бы поджигать?

– Может быть. Но я тут на сотню километров один. Один, понимаете? Был человек – и нет человека.

– И что вообще делать тогда в этой ситуации?

– Стрелять.

В трубке раздаются короткие гудки. Мне почему-то начинает казаться, что все это время невидимый хриплый собеседник держал нас на мушке. Вечером от лесника пришла эсэмэска – наверное, выпил перед сном, и совесть замучила: «В прошлом году в области официально сгорело больше 250 тысяч гектаров леса. Сколько из них в действительности пострадало от огня, а сколько было вырублено и продано, считайте сами».

С главой Краснотурьинска Сергеем Верхотуровым, которого местная общественность подозревает в причастности к деятельности «черных» лесорубов, встретиться так и не удалось: весь день градоначальник усиленно работал с документами, не покидая рабочего кабинета. Все это время приемную героически обороняла секретарша, грудью заслоняя шефа от неудобных вопросов. Кстати, единственный комментарий, который Верхотуров дал местным журналистам по поводу возбужденного дела, был в стихотворной форме. Дословно мэр заявил следующее:

Если кто на тебя клеветал и роптал,

То не надо смущаться. Знай,

Господь во спасенье тебе это дал.

Надо всех здесь любить и смиряться.

Все под контролем

Утром на специальной пресс-конференции в Екатеринбурге директор департамента лесного хозяйства Свердловской области Владимир Шлегель официально заявляет, что все лесные пожары на территории региона неожиданно потушены. Лично поздравить чиновника с успехом в борьбе с огнем нам не удается. Пока мы добирались до Екатеринбурга из Краснотурьинска, пожары, несмотря на проливные дожди, начались на востоке Среднего Урала, и Шлегеля сослали лично контролировать ситуацию в поселок Гари. Судя по поступающей оттуда информации, лес в Гарях горит уже по-настоящему и масштабно. Одновременно с этим областное правительство вышло с инициативой об ужесточении наказания за умышленные поджоги леса. Депутаты чиновников поддержали практически единогласно. Ситуация, когда непонятно, что, где и как горит и горит ли вообще, уже начала напрягать местных парламентариев.

– Я вообще не понимаю, что у нас в области с этими пожарами происходит! – возмущается депутат Свердловской областной думы Игорь Данилов. – С одной стороны, истерика в СМИ, постоянные сообщения о многочисленных критических ситуациях то в одном районе, то в другом. А с другой – полная апатия исполнительной власти, когда им предлагаешь реальную помощь. Такое ощущение, будто они знают какую-то страшную тайну, которую не знаем мы. И почему-то не хотят этим секретом поделиться.

Депутат Данилов по собственной инициативе договорился с местными коммерсантами об оказании помощи МЧС и региональному правительству в тушении лесных пожаров. Предприниматели уже приготовились направить имеющуюся у них спецтехнику в любую горящую точку за свой счет плюс оплатить всю необходимую работу. Однако такой социальной ответственности бизнеса, похоже, никто не рад.

– Нас начали не то чтобы откровенно отфутболивать, но вежливо посылать из одной инстанции в другую. Из одного областного департамента в другой, из правительства в МЧС и наоборот. Вот этого я не понимаю – кричат, что область горит, что пора вводить чрезвычайное положение, и при этом фактически отказываются от помощи.

Депутат Данилов подготовил в местное правительство и управление МЧС, пожалуй, самый оригинальный запрос в истории думы. Парламентарий просит честно ответить на простой вопрос: чем власти объясняют огромное количество лесных пожаров, уже второй год охватывающих Урал? Климат вроде бы не менялся. Леса больше тоже не стало. Скорее наоборот. Пожарная техника тоже имеется.

Местные чиновники и сами не могут объяснить, почему опять загорелись леса. Вроде бы в прошлом году с пожарами справились, ошибки учли, часть необходимой техники закупили, деньги большие на это потратили, населению вход в лес запретили, а он все равно горит.

На депутатский запрос ответа пока не поступило. Большинство чиновников ушли на борьбу с лесными пожарами, а губернатор отправился в очередную командировку. Получается, что область горит, а глава где-то за ее пределами. Сначала я тоже возмутился, но потом мне вспомнился следователь CКР, который на вопрос «Почему прокурор Краснотурьинска ушел в отпуск, когда у него тут пожары?» с достоинством ответил: «Прокурор у нас нормальный. Просто он в курсе, что в лесу не горит. В лесу пилят. Так что ты не бойся, все под контролем».

Что мешает бороться с пожарами

Прошлое лето вскрыло две главные проблемы: во-первых, недостаток пожарной техники, во-вторых, неэффективность системы управления лесным хозяйством и противопожарной службой. По результатам анализа ситуации Госдума в декабре 2010 года внесла поправки в Лесной кодекс России. Но оказалось, что этого недостаточно. По оценкам специалистов, существуют пять главных факторов, которые обусловливают вероятность возникновения пожаров.

1. Бесхозные леса

По разным оценкам, от 30 до 70 млн гектаров лесов не включены в Лесной фонд. Они расположены на землях сельскохозяйственного назначения, их правовой статус неясен, и тушить их никто не хочет. В МЧС утверждают, что это не их зона ответственности. Если за тушение такого леса возьмутся муниципальные власти, их могут обвинить в нецелевом использовании средств. Фермеры отвечают только за свои земли. Тушить начинают только тогда, когда огонь перекидывается на «официальные» леса, то есть пожар приобретает масштабы бедствия. Меняя в 2010 году Лесной кодекс, Госдума не решила эту проблему.

2. Не хватает лесников

До 2007 года за пожарную безопасность лесов отвечала Гослесох­рана, у которой в штате было около 70 тысяч лесников-обходчиков. В 2007 году эту структуру ликвидировали, функции распределили между региональными властями и частными арендаторами, штат лесников сократился до 12 тысяч. После пожаров 2010 года Гослесохрану формально возродили, но денег на увеличение штата работников лесного хозяйства в бюджет 2011 года не заложили. То есть лесная охрана восстановлена только на бумаге.

3. Не хватает пожарной техники

Деньги, выделенные из федерального бюджета на ее закупку, не всегда удается эффективно потратить. Приоритет отдается технике для ликвидации серьезных пожаров, а не той, которая позволяет тушить пожары на ранней стадии. Так, МЧС получило деньги на закупку восьми новых самолетов Бе-200, которые при тушении, например, торфяных пожаров, практически бесполезны. Федеральное агентство лесного хозяйства 5 млрд рублей потратит на приобретение 35 пожарно-хими­ческих станций, предназначенных для борьбы с крупными пожарами. Легкую технику, оптимальную для тушения зарождающихся пожаров, региональные власти по закону могут приобретать только в порядке софинансирования, но у большинства на это просто нет денег.

Из-за сложных процедур размещения госзаказов и постановки куп­ленной техники на учет большая ее часть появится в регионах только к осени, когда тушить пожары будет уже поздно.

4. Не хватает денег

До 2007 года лесхозы значительную часть доходов получали от своей хозяйственной деятельности. Новый Лесной кодекс такие возможности существенно ограничил, и финансирование лесхозов резко упало. Пожары заставили увеличить государст­венные расходы на лесное хозяйство. Так, в бюджете 2011 года на него выделено 33,2 млрд рублей, что в 1,6 раза больше, чем в 2010 году. Но это все равно меньше, чем в 2007-м, в последний год существования старой системы финансирования, – 36,7 млрд рублей, что с учетом официальной инфляции соответствует 55,1 млрд рублей в 2011 году.

5. Нет централизованной системы охраны лесов

До введения в действие нового Лесного кодекса тушением пожаров с воздуха занималась единая федеральная структура – Авиалесоохрана с подразделениями в регионах. Она могла оперативно, в течение суток перебросить силы в регионы, где пожары охватывали большие территории.

Новый Лесной кодекс авиационную охрану лесов от пожаров передал регионам, и бывшие подразделения Авиалесоохраны оказались никак между собой не связаны, многие из них почти прекратили свое существование. В итоге прошлым летом решение о переброске самолетов из Сибири в горящую европейскую часть России принималось непозволительно долго.

После поправок, внесенных в Лесной кодекс в декабре прошлого года, эта региональная раздробленность системы сохранилась.