Ущерб нашей экономике от нынешних лесных пожаров даже по самым скромным подсчетам уже перевалил за полтриллиона рублей. За этой гигантской, но все-таки абстрактной цифрой десятки погибших людей, сотни разоренных семей и один большой вопрос: насколько эффективна система госуправления в современной России и каков предел ее прочности? Лето-2010 уникально по масштабу катастрофы, и, конечно, ни одно правительство не способно управлять климатом. Однако нынешний природный кризис показал, что даже МЧС, не говоря уже о других ведомствах и госструктурах, готово лишь к локальным операциям и абсолютно не готово к действиям в масштабе страны. И если управлять по-старому, выражение «пожары над страной» может обрести слишком широкий смысл.
Рязань. Пожарные под конвоем
– В пожарку мы начали звонить еще в полдень. Кричали, что огонь из леса подходит к поселку. Они отвечали: «Приехать не можем, потому что не на чем». В шесть вечера, когда надежды на людей уже не осталось, мы взяли икону и пошли с ней вокруг села. Не помогло. Не будет Господь за людей их работу делать.
Поселок Требухино полностью выгорел всего за полчаса. От нескольких многоквартирных домов, клуба и школы остались лишь дымящиеся трубы да груды железа. Пожарные сюда так и не приехали. Хотя от Рязани до Требухина всего 30 километров.
– Я не понимаю, почему нас бросили, – плачет Наталья Грузчина, одна из жительниц теперь уже бывшего поселка.
– Да не… тут понимать, – вступает в разговор мрачный мужик лет пятидесяти. – Пожарные в Ласкове дачу какого-то крутого гаишника охраняли. На нас им насрать было.
Ласково всего в километре от сгоревшего Требухина. Поселок тоже пострадал от огня. Но коттедж «крутого гаишника» действительно уцелел. Вокруг солидного строения сразу два бульдозера валят лес – делают заградительную полосу. Рядом дежурит пожарная машина. Погорельцы все это видят и утверждаются в мысли, что пожар окончательно разделил людей на два не пересекающихся друг с другом мира: «их» и «нас». Выводы из этого соображения делают разные.
– Надо было как мужики из соседнего поселка – брать стволы и гнать пожарных к себе, – говорит мрачный мужик. – Они только так свои дома и спасли. Сказали этим… чипидейлам: «Или мы вас пристрелим, или вы едете тушить».
Кроме погорельцев, пепелище регулярно посещают сборщики металлолома. У них сейчас чес. Единственное богатство пострадавших – металл: куски кровли, железные перекрытия, обгоревшие остовы машин. Его-то активно и скупают. Причем если до массовых пожаров такой металл шел по пять рублей килограмм, то теперь цена упала ровно вдвое: деваться погорельцам все равно некуда – хоть какие-то живые деньги.
За спиной пенсионера Анатолия Чемакина ходят две лошади. Едят печеные ранетки с веток обгоревших яблонь. Конюшня тоже сгорела. Но не это его главная утрата.
– Библиотеку жалко. Столько лет книги собирал. – Чемакин в сотый раз обходит сгоревший дом. Идти ему теперь некуда, и большую часть времени он проводит на пепелище. – У нас дом двухквартирный был. На одной половине мы, на второй дочь с внуками. Нам компенсацию пообещали, ей нет. Она тут прописана не была. В Рязани на работу с нашей пропиской не брали, вот она и сделала фиктивную в городе. Что теперь делать, не знаю.
С выплатами компенсаций действительно полный бардак. В областном Минсоцзащиты на Комсомола, 7, толпа погорельцев и никто не может понять, что происходит. У людей требуют паспорта, но паспорта сгорели. Тогда требуют справку из РОВД, но в некоторых случаях сгорели и архивы РОВД. Другая проблема: кто-то жил в сгоревших домах, но не был там прописан официально, как дочь пенсионера Чемакина, кто-то наоборот – через черных риэлторов был прописан в какой-нибудь деревенской халупе, а в городе. И выходит, что многие из тех, кто получит компенсацию и жилье, на самом деле не очень-то в них нуждаются, а те, кому реально жить теперь негде, не получат ничего.
Из чиновников по коридорам бегает только какой-то в меру сердобольный мальчик с испуганными глазами, у которого на все вопросы один ответ: «Сейчас приедет начальник, сейчас приедет начальник». Ждем три часа. Никакого начальника не видим. Зато видим много мужиков, рыдающих навзрыд. Женщины свое уже отрыдали.
– Я им уже не верю! – говорит мне один из плачущих.
– А кому верите?
– Государству. А им, – мужик показывает на закрытую дверь, – не верю.
– Так там же и есть государство.
На это плачущий ничего не отвечает. Просто машет рукой куда-то в пространство.Криуша. Цирк шапито
С начала массовых пожаров на территории Рязанской области полностью или частично сгорели семь населенных пунктов. Наиболее пострадавшим от огня считается поселок Криуша. Сюда уже приезжал губернатор региона Олег Ковалев, пообещал восстановить село в течение двух месяцев. После его отъезда в Криуше остались две веб-камеры и наряд милиции, который эти камеры охраняет. Погорельцев временно разместили в санатории поселка Поляны и рязанском комплексном центре социальной защиты населения «Семья».
– Наш центр, конечно, для этого не совсем предназначен, – говорит директор «Семьи» Галина Еремеева. – Но всех, кого сможем, примем и всем необходимым обеспечим.
Сейчас центр больше напоминает оптовую базу: со всей области люди везут сюда вещи и продукты для погорельцев. Здесь несколько добровольцев сортируют и распределяют гуманитарку.
– Пока помощь оказывают исключительно частные лица. МЧС не помогает, – неожиданно резко бросает Еремеева. – Где их хваленые, быстро развертываемые полевые лагеря, самолеты с гуманитаркой, которые они регулярно то в Грецию, то в Исландию отправляют? Где вся их мощь, которую нам показывают по телевизору? Все происходящее я вообще назову одним словом: война! Война, к которой мы оказались абсолютно не готовы.
Полевой лагерь МЧС находим в тридцати километрах от Рязани. Местные уже прозвали его «цирком шапито», и это еще не самое обидное, что приходится слышать в свой адрес подчиненным Сергея Шойгу. Отношение к МЧС у простых граждан за последние недели кардинально изменилось.
В полевом центре есть все: трибуна с красивой надписью огромными синими буквами «ГУ МЧС по Рязанской области», полевая кухня и даже пресс-центр. Нет только современной техники для борьбы с лесными пожарами. Ее рязанцам предоставили белорусы и азербайджанцы. Они приехали помогать россиянам бороться со стихийным бедствием.
На входе в лагерь специальный стол – здесь записывают добровольцев, решивших помочь пожарным. Вместе с двумя компьютерщиками из Рязани, Сергеем Орловым и Павлом Пошехоновым, записываюсь в помощники. Особой радости от нашего появления у спасателей нет. Хотя по всем местным СМИ уже не первый день призывают всех граждан включаться в борьбу с огнем.
– Что ж вы лопат-то с собой не привезли? – устало говорит усатый спасатель, записывая наши данные в специальную тетрадь.
– А у вас, что ли, нет?
– Нет. Ничего у нас тут нет. Ждите пока у ворот.
Полтора часа ждем ценных указаний от усатого. Рядом останавливается серебристая «десятка». В салоне две молоденькие девчонки.
– Парни, мы тут пожарным мотопомпу и рукава привезли. Сами купили. Не знаете, кому отдать?
Разводим руками и отправляем девчонок к усатому спасателю. Тот отправляет их дальше. «Десятка» примерно полчаса мечется по лагерю и в итоге теряется где-то в дыму лесных пожаров.
Позднее выяснится, что таких, как эти девчонки, огромное количество. Простые люди на свои деньги покупали пожарным необходимое для борьбы с огнем оборудование и привозили его прямо в лагеря МЧС. На днях группа таких барышень, оскорбленных в лучших чувствах, написала открытое письмо Сергею Шойгу:
«Уважаемый Сергей Кужугетович! Наши женщины не боятся покупать пожарные рукава для ваших героических войск. Они только боятся “купить ненужное”. Отсюда скромная просьба: не могли бы вы вкратце, но как-то информативно объяснить уже помогающей вам общественности, какие точно рукава вам нужны? И самое главное: ГДЕ нам их для вас покупать? Потому как любая домохозяйка в курсе, где купить хлеб, но покупка пожарных рукавов иногда ставит ее в тупик. Назовите, пожалуйста, адреса, где вы прячете эти сокровища. Мы приедем и даже купим их у вас же, чтоб вам же привезти, чтобы вы потушили пожар. Мы ведь не просим ничего сверхъестественного. Просто скажите, где нам их брать и какие. И все».
В ожидании указаний усатого спасателя знакомимся с сержантом ППС, охраняющим лагерь. Тот, узнав, что мы добровольцы, сначала крутит пальцем у виска, потом говорит:
– Вы, главное, если в лесу увидите, что верховой огонь идет на вас, не бегите от него, а уходите вправо или влево. Только так можно спастись. Запомните: видите, что в полукилометре от вас стена огня, – сразу вбок.
Это единственный инструктаж, который мы услышим перед тем, как попасть в горящий лес.
Из ворот выезжает пожарная машина. Веселый водитель радостно кричит:
– Если хотите, поехали со мной в Сасово.
– Это за 200 километров?! Все же сгорит, пока доедем. Там что, своей пожарки нет?
– Черт его знает, что там есть. Не хотите – не надо.
Устав ждать распределения, вновь подходим к усатому. Тот устало отправляет нас в местных озер.
– Найдете там каких-нибудь добровольцев. Вот с ними и работайте.
Горящие леса вокруг полевого лагеря МЧС больше напоминают проходной двор, хотя официально уже неделю как здесь введен режим чрезвычайной ситуации и въезд на территорию ограничен. Через полчаса плутаний находим группу добровольцев. Старший интересуется, есть ли у нас лопаты. Выяснив, что нет, отправляет в ближайшее село за ведрами.
– Купите ведра – будете песок и землю вдоль дороги набирать и засыпать участки с открытым огнем. Только дальше десяти от трассы не ходите – там уже торфяники. Один тут на днях провалился. Без ноги остался.
Через двадцать минут возвращаемся с купленными ведрами.
– Вот оно, средство пожаротушения XXI века, – весело машет ведром компьютерщик Сергей Орлов. – Ну что, приступим?
Через три часа беготни с ведрами по горящему лесу начинаем по-настоящему уважать простых пожарных, которые, несмотря на отсутствие современной техники, все-таки умудряются успешно бороться с огнем. За прошедшие сутки они смогли локализовать девять очагов возгораний. Правда, появились еще одиннадцать.
Возвращаемся на базу через деревню Передельцы. Село сгорело дотла. Почему-то уцелела только деревянная стела с надписью: «Берегите лес – наше богатство».
В лагере отмечаемся все у того же усатого спасателя. Рядом матерятся два офицера МЧС.
– Да что ты хотел-то? Наше областное управление за последние семь лет три раза реформировали, передавали от федералов местным и наоборот. Рано или поздно все это должно было случиться. Никто ни за что не отвечает.
Добровольный пожарный Павел Пошехонов злобно сплевывает и говорит:
– Как в анекдоте: «Полный бардак и коррупция». Поехали домой.
Перед отъездом пытаюсь поговорить с главным рязанским спасателем. Но все попытки общения он пресекает короткой фразой: «По телевизору вам все скажут».
Вечером телевизор десять минут объясняет мне, что МЧС – самая боеспособная, материально обеспеченная и высокоорганизованная из российских силовых структур.
На следующий день корреспонденты «РР» отправляются с профессиональными спасателями в Московскую область и убеждаются, что доля правды в этих словах есть. Кое-что в МЧС действительно работает исправно. Это люди.Шатура. Тушение по фэн-шуй
Под Шатурой стоит целая группировка войск МЧС. Так и говорят: «группировка». Тульские и липецкие военные спасатели, ногинские и коломенские пожарные. У них своя правда. Впрочем, при ближайшем рассмотрении она не сильно отличается от правды добровольцев и погорельцев.
– Мы уже два месяца в этом дыму живем, – говорит местный житель. – Никому не было дела, пока он до Москвы не дошел. Все говорили: справимся сами. Помощи попросили, когда последствия уже нельзя было скрыть.
Шатура горит каждый год. И каждый год здесь – последствия. Но так, как в этот раз, не горело уже 38 лет. Потому что вместо земли – торф. Потому что разработки идут, а профилактикой никто не занимается. А тут еще эта жара.
Лагерь 996-го спасательного центра, командированный из части постоянной готовности в поселке Кураково под Тулой, просыпается в семь утра. Люди начинают бегать, умываться, бриться, чистить зубы, завтракать – и на построение. Там им, солдатам войск гражданской обороны, выдают по одной маске. Когда я вижу эти маски, мне хочется плакать. Медицинские. Антибактериальные. За рубль пятьдесят. Она не защищает от пыли. И действует только 10 минут. А зола из легких не выводится. Но командиры шутят: «Щепки не пропускает».
Туляки здесь четвертую неделю. Остановили огонь, потушили, пролили. Теперь все дымится снова. Торф горит лучше, чем дрова, лучше, чем уголь. Торф горит летом и зимой, под снегом и землей – для горения ему не нужен кислород. Его заливают – он прогревается, высыхает и снова горит.
– Почему все обвиняют МЧС, будто оно ничего не делает? Людей не хватает?
– Во-первых, тушить торф водой – это уже давно неактуально, а мы все равно тушим, – не обижается молодой военный. – Во-вторых, техника вся устарела, и приходится эти рукава таскать иногда на километры.
Здесь, где десяток призывников тушит «свечи» – растущие из земли струи дыма, рукав протянут на тысячу триста метров. Он гонит воду из болота. Это все, что осталось от системы пожарных каналов. Рукав идет вдоль старых шпал без рельсов, подгнивших за 20 лет и обуглившихся от пожаров. Когда-то здесь ходил пожарный поезд – патрулировал территорию.
– Да, сегодня день будет жаркий, – кивает капитан Неупокоев, пока семеро его призывников в тени ждут машину, которая будет качать воду. – Но этот жар от земли идет, а не от солнца.
У него за спиной Московская область, зеленая. Впереди – Владимирская, черная. Огонь пришел оттуда. Шелестят ветки – падает дерево, береза с отгоревшими корнями. Мы обходим территорию, которую сегодня предстоит тушить. Один раз ее уже пролили, но земля, как бумага, все равно тлеет. Впрочем, если бы ее не проливали снова и снова, огонь сожрал бы и этот лес.
– Но мы, – капитан включает пафос, – пришли сюда, чтобы победить!
– Да ладно вам, – говорю я ему, – здесь телекамеры нет.
– Где мы, там победа!
– Это что, так надо говорить?
– Это девиз, – усмехается он и пинает горячую торфяную пыль.
Пожарная машина встала у края болота, погнала воду в рукав – метр за метром он обретает объем и утяжеляется до неподъемности. Влево и вправо уходят ответвления, слева и справа стоят солдатики в касках и х/б комбинезонах – размывают торф. Сгоревшая торфяная пыль рыжего цвета. Чтобы она больше не загорелась, на квадратный метр выливают полторы тонны воды – тогда торф перемешивается с землей и водой в черную грязь.
– Это называется «чернить», – объясняет перенятый у пожарных сленг призывник Леха Шеремет. По профессии он инженер-строитель, но в ближайшее время ему не придется проектировать дороги и аэродромы: он будет тушить нашу страну. – Сначала отбиваем по краям, потом начинается непосредственное размывание очага пожара. Круговыми движениями по часовой стрелке – по фэн-шуй!
Приехал начальник участка майор Александр Великий, москвич. Великий – это не фамилия. Прозвище.
– Говорят, пожарные ничего не делают, – знакомлюсь я с ним.
– Да?! – свирепеет он. – А кто делает?!
– Добровольцы.
– А что бы они делали здесь, если бы не мы? Вот бойцы – потушили три бровки, остановили огонь. – Он сплевывает – земля шипит, машет рукой и, не договорив, уходит вдаль по рукаву.
– Так почему? – догоняю я его.
– Да это бред, бред, неправда! И что мы приезжаем без воды! С водой мы приезжаем! Но пожарная цистерна – две тонны, и она выливается за пять минут!
Площадки тушения расположены на приличном расстоянии одна от другой. Передвигаться между ними можно пешком или на пожарных машинах. Дорога рыхлая, как просеянная мука, вспаханная, как поле под пашню. По ней идет пожарная машина из Коломны. Грунт под машиной пружинит, в кабине двое пожарных.
– Ма-а-ама, не горюй! – качает головой один.
– Ма-а-ама, не горюй! – качает головой другой.
– Я бо-юсь!
– И я бо-юсь! А вы не боитесь?
Я удивляюсь. Перевернуться, что ли, они боятся?
– Прогаров, – перестают шутить они. – Провалиться можно вместе с машиной.
Доезжаем до точки. Они бросают рукав в то, что когда-то было противопожарным каналом. Воды максимум на час. К ним шурует гусеничный трактор в клубах торфяной пыли. Сейчас встанет в поле за пятьсот метров, включит дождевую установку и будет орошать. Пока не проедет замминистра Чуприян.
В паре километров еще одна площадка тушения. Насколько хватает глаз – поваленные пожаром сосны. Жужжат бензопилы. Это тульские контрактники пилят упавший лес, расчищая дорогу тем, кто пойдет бороться с очередным очагом.
– А! А! Туши меня! – отскакивает назад парень с бензопилой: его армейские берцы раскалились о землю, их заливают так же, как «свечи».
За спинами людей лагерь. Еще дальше – снова лес, зона ответственности других частей. Но Сергей Завацкий, командир тульских спасателей, беспокойно оглядывает чужие горизонты. Накануне он стал начальником гарнизона МЧС в Шатуре, а тут валят клубы серого дыма. Это не тот дым, что поднимается с тлеющих торфяников. Так идет верховой пожар.
Вчера в Шатуру приезжал Шойгу. Приказал потушить все за семь дней. Полковник Завацкий знает, что приказ невыполним, но виду не показывает. «Будем выполнять поставленную задачу», – деревянно говорит он: не может перечить министру – всего два дня в должности.
– Осталось шесть дней, – продолжаю приставать я, раз он не хочет признать очевидное. – А завтра будет пять. Четыре, три, два, один.
Он меряет меня взглядом и сжимает губы. Я сочувствую ему как человеку, попавшему в трудные обстоятельства. Как честному человеку, который вынужден лгать. Хотя лгать здесь бессмысленно. Здесь огонь.