Нельзя превращаться в орков

nelzya-prevrashhatsya-v-orkov

Не надо умножать боль, злобу и ненависть. С обеих сторон тысячи убитых и покалеченных. С обеих сторон горе. Я сам потерял нескольких друзей на этой войне. Люди с обеих сторон очень хотят мира. А будет ли этот мир, если начнется повальное сведение счетов?

Судя по комментариям к моему предыдущему очерку, немалое число людей либо просто не понимает написанного текста, либо свято верит в то, что в отношении к жестокому врагу допустима любая степень ответной жестокости. Пылая праведным гневом, они рассказывают про Донецк, про Горловку, про наших пленных…

Уж мне-то не надо это рассказывать. Я сам могу рассказать.

На эту войну я ездил три раза. Луганск, Красный Луч, Снежное, Дмитровка, Донецк, Ясиноватая, Пантелеймоновка, донецкий аэропорт. И насмотрелся, и наслушался всякого…

Так вот, у меня такое впечатление, что дай волю этим гневным товарищам, так они Киев напалмом спалят. А я, знаете ли, не хочу, чтобы они палили напалмом нашу древнюю русскую столицу. Подозреваю, что в своем порыве благородной ярости они бы и всю Украину западнее нынешней линии разграничения залили напалмом.

А что? Там же сплошные фашисты. Все, поголовно. Так их!

Очень хочется спросить этих людей: а чем же вы лучше, например, гражданки Тимошенко, которая, как мне помнится, очень хотела сбросить на Донбасс атомную бомбу? А давайте еще всех детей Украины загоним в подвалы, как гражданин Порошенко загнал детей Донбасса. Это ж дети фашистов, их не жалко, да?

А помните, как там у классика? «Гитлеры приходят и уходят». Если не помните, перечитайте приказ наркома обороны СССР № 55 от 23 февраля 1942 года. А еще советую перечитать замечательную статью «Товарищ Эренбург упрощает». Поверьте, очень актуально в свете текущих событий на Украине.

В своем первом очерке я рассказывал об одном эпизоде, имевшем место в донецком аэропорту в начале декабря прошлого года. Тогда бойцы батальона «Спарта» взяли старый терминал. Остатки гарнизона – несколько десятков бойцов ВСУ – укрылись в подвалах терминала. Им предлагали сдаться, но они отказались. Их пришлось уничтожить. Нам рассказали об этом «спартанцы», которые вечером того же дня зашли в гости к нам на позицию.

Сначала мы долго сидели молча, а потом пошел выплеск эмоций. Радость от взятия терминала была у всех, а вот радости от гибели этих людей в подвалах не было почти ни у кого. Один молодой парень, доброволец из России, начал горячиться – чего вы, мол, их жалеете? Так им и надо! Я ответил ему – такое впечатление, что ты приехал сюда просто как на сафари, в людей пострелять. А что, прикольно, да? А Фельдшер добавил: «Ты не понимаешь, эта война – трагедия, она разделила друзей и семьи, разрезала по живому, мы воюем с братьями».

Да, у нас была боевая злость. Здание шатало от взрывов, в стены шлепали пули, а мы нажимали на спуск, меняли магазины и снова нажимали, цедя сквозь зубы – ах вы собаки женского рода… Но и я, «российский оккупант», и Фельдшер, «сепаратист-террорист» из Полтавы – мы оба одинаково чувствовали боль этой гражданской войны. И мы не одни такие.

У проблемы участия в этой войне на нашей стороне любителей сафари и трофеев есть как моральный, так и вполне утилитарный аспект.

Начну с последнего. Война идет не только физически, в степях Донбасса. Она идет и на информационном фронте. С той стороны на нас льют потоки грязи, и любая наша ошибка – это подарок нашим врагам. А наши «заокеанские партнеры», курирующие процесс, съели на информационной войне уже не одну сотню собак. Фейки-то рано или поздно разоблачаются, а вот неприглядная правда остается. Поэтому все эти нацисты, мародеры, подвалы, отжимы и прочие прелести – это удар по Донбассу и по России. Если кто-то на нашей стороне этого не понимает, он либо дурак, либо, извините, враг.

Не надо думать, что гражданское население Донбасса поголовно ослепло и оглохло от обстрелов. Люди все прекрасно видят и слышат, и многие теряют веру в справедливость нашего дела. А этого нельзя допускать ни в коем случае.

Кроме того, вы не поверите, но есть еще и население подконтрольной Киеву территории. Как вы думаете, этим людям улыбается перспектива увидеть в своих городах таких вот «освободителей»? Очень рады будут семьи, потерявшие своих родных в АТО, воочию лицезреть «героев Новороссии», глумившихся над телами их мужей и сыновей?

Не надо умножать боль, злобу и ненависть. С обеих сторон уже многие тысячи убитых и покалеченных. С обеих сторон горе. Я сам потерял нескольких друзей на этой войне. Простые нормальные люди с обеих сторон очень хотят мира. А будет ли этот мир, если начнется повальное сведение счетов? Я понимаю, что до победы еще далеко, но думать об этих вещах надо сейчас. Как думал о них товарищ Сталин в феврале тяжелейшего сорок второго, когда впереди было еще три с лишним года мясорубки.

Это гражданская война. А разгребать кровавые завалы гражданских войн – очень тяжкий труд. У испанцев вот, например, до сих пор до конца не отболело, хотя уже более семидесяти лет прошло.

#{author}И еще о моральной стороне вопроса. Война – это очень жестокая штука. Но есть вещи, которые нельзя делать даже на войне. Просто для того, чтобы остаться человеком. Если, конечно, у тебя есть совесть. И не надо тыкать в ту сторону – а вот они, мол, что делают! А мы что, хотим превратиться в таких же орков, которые служат в «Азове» или «Торнадо»? Издевательства над пленными или радостные пляски на трупах – это недостойно, это позор для русского солдата.

Вы знаете, что воевать за правое дело в том нормальном смысле, который вкладывал в эти слова товарищ Молотов в своей речи 22 июня 1941 года, вообще очень нелегко? Груз моральной ответственности слишком велик, ибо непозволительно опускаться до уровня врага. И это притом что озвереть и оскотиниться на войне можно, при желании, очень легко и быстро.

Я помню, как женщины Донбасса провожали нас на боевые – обнимали, плакали, крестили. Они молились на нас. На орков молиться нельзя. А значит, нельзя превращаться в орков. Не измазаться в крови на войне невозможно в принципе. Таковы реалии войны. Главное, не вляпаться душою. Не отмоешься.

Послушайте хорошую песню Сергея Тимошенко «Мой друг уехал на войну». Там буквально в нескольких словах сказано все.