Одиннадцать лет назад школу №1 в Беслане захватила группа боевиков. В результате этого нападения и последующего штурма погибли 334 человека, из них больше половины – дети.
Через полгода после теракта родители погибших и пострадавших детей создали комитет «Матери Беслана», чтобы защитить память и права тех, кто пережил трагедию. Организация до сих пор работает в полную силу.
КАВПОЛИТ побеседовал с главой «Матерей Беслана» Сусанной Дудиевой о том, чем занимается комитет сегодня и почему в России до сих пор не расследованы все обстоятельства теракта.
– Чем сейчас занимается комитет матерей Беслана, какие новые проекты, задачи?
– В эти дни комитет занимается подготовкой к памятным датам, мероприятиям. Сейчас 11-я годовщина, но мы предполагаем, что поток людей, которые собираются посетить Беслан, почтить память, будет не меньше, чем в прошлом году.
К нам приезжают целые семьи, приезжают одноклассники, организованно, на автобусах, люди из республики.
В этом году хочет приехать детский симфонический оркестр – во дворе первой школы почтить память участников трагедии. Они сказали нам: «То, чем мы можем приблизиться к вам, – это наше пение, наша игра, наши чувства». Мы их ждем и готовимся.
– Много людей обычно приезжает к вам к первому сентября?
– В первые дни сентября – порядка тысячи человек.
Как нам говорили опытные медики, психологи, после 9-10 лет трагедии начнутся болезни, проявления заболеваний, которые были приобретены в то время. Нужно признать, что сейчас – самый пик, очень много больных людей.
Причем это, как правило, не только дети, которые получили ранения, находясь в заложниках, но и родители погибших детей. Взрослые люди, которые были в этой школе. Много людей, которые заболели онкологией. Мы занимаемся организацией их лечения.
Как всегда, основная работа комитета – это увековечение памяти и помощь выжившим заложникам.
– Вы говорите о росте заболеваний. Вы помогаете сбором денег на лечение?
– Нет, сбором денег мы не занимаемся, но, слава Богу, правительство нашей республики всегда помогало в решении этих вопросов. Нет таких людей, которые нуждались в помощи и не были направлены на лечение.
Другое дело, что много таких детей и взрослых, заболевания которых плохо поддаются лечению, и динамика их выздоровления не очень видна. Им нужно особое лечение.
Еще на встрече с Медведевым, когда он был президентом, мы говорили, что у нас есть три таких женщины, которых нужно отправить на лечение, найти место, чтобы провести реабилитацию. Причем отправить их туда хотя бы на год-два.
Своими силами, силами республики мы пытаемся это делать, но этого недостаточно: нужно внимание со стороны федерального центра.
– Я знаю, что у вас есть немецкий центр реабилитации для детей. Есть ли какие-то еще зарубежные организации, которые вам помогают?
– У нас есть этот центр в Алагире, да. С того времени у нас еще есть друзья в Америке – это благотворительное общество, православные христиане, организация «Открытые небеса».
Они каждый год приезжают в Беслан. Уже седьмой раз организовывают на свои средства детский лагерь у нас в горах, вывозят туда 40-45 детей. Это все русскоязычные люди, выходцы из Советского Союза, которые живут сейчас в США. Они каждый год приезжают с подарками и на свои средства организовывают лагерь.
ДЛЯ СПРАВКИ:
В 2007 и 2008 годах потерпевшие в результате теракта в Бесланской школе №1, пройдя все инстанции российских судов и не удовлетворившись судебными разбирательствами, которые состоялись в России, по свидетельствам и фактам совершенного преступления подали жалобу в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), ее поддержали более 400 человек.
Жалоба подавалась по восьми статьям Европейской конвенции по правам человека. ЕСПЧ после ее рассмотрения в октябре 2014 года принял из них только две – гарантирующие права на жизнь и защиту (статьи 2 и 13).
– Как вы относитесь к тому, что ЕСПЧ исключил из списка статью, гарантирующую справедливое расследование?
– Я думаю, что все остальные статьи, которые были исключены из рассмотрения жалобы, содержатся в двух статьях, которые оставили.
При их рассмотрении создастся ясная картина, что судебное разбирательство, которое прошло в России, было неполноценным и не охватывало все аспекты совершенного преступления.
В том, что был допущен теракт, есть вина и правоохранительных органов республики, и федеральных правоохранительных органов.
– В чем их основная вина?
– Почти за месяц до теракта из федерального центра шли предупреждения в республику о том, что в Осетии готовится теракт по буденновскому сценарию, с захватом заложников. О том, что этот теракт якобы проплачивали из Турции.
В нашей республике, получая такие предупреждения, конечно, видимо, понадеялись на авось – и был допущен теракт.
Следствие и судебное разбирательство не дали ясных ответов на то, как это могло произойти – и кто виновен в том, что, несмотря на такие предупреждения, теракт все-таки состоялся. И какие органы проявили безответственность и халатность, и все, что с этим можно связать.
– Вы надеетесь, что решение ЕСПЧ что-то поменяет внутри страны по отношению к теракту?
– Больших надежд мы не питаем. Очень обидно, что нам, жителям России, пришлось обращаться в Страсбург в поисках правды. Такое преступление совершено в нашем государстве, – самое чудовищное, самое страшное… И нам казалось, что прокуратура и следственные органы сами заинтересованы в обвинении всех виновных и в наказании. Потому выявление виновных – это, в первую очередь, работа над ошибками.
– На какой приговор суда рассчитывают ваши адвокаты в Страсбурге?
– Любой нормальный человек, нормальный юрист понимает, что такой теракт не мог произойти просто так, он заранее готовился.
Каждый нормальный человек понимает, в том, что произошло, есть вина МВД и ФСБ.
Каждый, кто мало-мальски знаком с этим делом, увидит, что все это находится на поверхности – все эти факты, свидетельствующие о вине сотрудников или вине руководства нашей республики в лице на тот момент Дзасохова (Александр Дзасохов находился на посту главы Республики Северная Осетия в 1998–2005 гг. – прим. ред.).
Потому что они проводили антитеррористическую комиссию, но это все было фикцией, это все было обычными заседаниями и разговорами, а действий никаких не предпринималось.
А террористы – пока наши сидели, болтали и заседали, – готовились.
И им удалось захватить школу. А наши, которые должны были обеспечить безопасность, которые клялись на Конституции, что являются гарантами жизни каждого человека, болтали – и в ситуации террора показали, что не могут с ним справиться.
– Недавно ушел со своего поста глава республики Таймураз Мамсуров, его назначили после теракта, двое его детей были заложниками в этой школе. Для комитета это было, наверное, знаковое назначение. Теперь и.о. главы стал бывший судья Тамерлан Агузаров, который вел ваше дело в суде. Как на комитете сказалась эта перемена?
– Связывать Таймураза Мамсурова как главу республики и комитет было бы неправильно. Между комитетом и Мамсуровым хорошие, добрые, дружеские отношения. Он один из потерпевших.
Конечно, Мамсуров нам всем очень помогал. Да и сейчас, уже будучи в отставке, он реагирует на наши обращения и старается помочь.
Назначенный новый временный исполняющий главы республики Тамерлан Агузаров… С ним у нас непростые отношения. Он вел процесс над террористом Кулаевым. Восемь месяцев мы были в тесном контакте, потому что именно Агузаров выносил решение по террористам.
Все вопросы, которые не удалось раскрыть на судебных заседаниях, легли в основу жалобы в Страсбург.
Когда назначили Агузарова, мы заявили, что не приветствуем это назначение. После этого мы встретились с ним (он сам предложил). Была двухчасовая напряженная беседа, где мы прямо высказали все, что и до этого на судах говорили. При встрече опять все это всплыло – все эти неприятные моменты, все наши обиды. Трудный был разговор, долгие объяснения.
– Он как-то объяснился с вами по этим вопросам на встрече?
– Спустя столько лет он уже по-другому смотрит на обстоятельства, которые рассматривались в суде. Но объясняет это тем, что его участие в суде или его ведение суда было в определенных рамках. Дело велось по террористу Кулаеву.
Бездействие правоохранительных структур, как он тогда говорил, не относится к действиям террориста Кулаева.
Мы сказали ему, что нельзя было разбивать дело на три части – дело Кулаева, дело осетинской полиции и ингушской полиции. Это и послужило причиной того, что основные вопросы, которые мы сейчас разбираем в Страсбурге, были выведены из общего процесса.