В среду утром, в районе семи, из тайной военной тюрьмы в элитном охраняемом поселке Серебряный Бор сбежал пленник, Магомед Хамхоев, ингуш. Руки в наручниках, которые с него не снимали несколько дней, он сумел вывести из-за спины к груди. Потом выбил дверь, спрыгнул со второго этажа, перемахнул через забор и ушел огородами. Выскочив на дорогу, он без труда остановил машину — таджикские рабочие на «Газели» сразу подобрали окровавленного мужика в трусах и наручниках.
Только к часу дня оперативники вместе с полуживым Хамхоевым были в Серебряном Бору. Дом, в котором его держали, тот узнал не сразу — несколько раз СОБР врывался в другие коттеджи, укладывая хозяев на пол.
Позже одна из соседок расскажет оперативникам, что в то утро к ней подходили и спрашивали, не видела ли она мужчину в наручниках у себя в огороде. Соседка не придала значения этому эпизоду.
Коттедж по адресу: Вторая линия Серебряного Бора, 43, к тому времени уже был пуст. Хозяева дома забрали с собой сервер, обслуживавший, помимо прочего, пункт внешнего наблюдения. Почему-то забыли журнал с записями о передаче дежурств. Судя по датам первых записей, журнал ведется уже лет пять.
С начала сентября в Москве пропали еще трое (по другой информации — четверо) ингушских юношей и один русский — друг одного из пропавших. Магомед Хамхоев, последний украденный, в столице уже несколько лет. Как и другие исчезнувшие ингуши, он вел мирный, сугубо обывательский образ жизни и работал детским тренером в секции вольной борьбы. Его взяли в плен в прошлое воскресенье, прямо на улице, среди бела дня. Он привез жену с ребенком к врачу. Сам остался в машине с пятимесячным сыном. Когда жена вернулась, в машине находился только ребенок — он замерз и плакал.
На темно-синем микроавтобусе «Фольксваген» похитители привезли Хамхоева в какое-то место в центре. Как ему показалось, на лифте спустились в бункер, глубоко под землей. Там его избили и показали три трупа. Сказали, что это другие похищенные.
Из центра Москвы похитители переправили его в Серебряный Бор. Поместили в подвал, в специально оборудованную клетку, и пытали двое суток — в основном электрическим током. Потом почему-то перевели на третий этаж, в подсобку размером метр на полтора. Выбравшись оттуда, он и сумел сбежать.
Как устроен 43-й дом в Серебряном Бору? Трехэтажный коттедж из красного кирпича окружен забором высотой два метра. Приусадебный участок небольшой — соток 6—8. Те, кто побывал внутри дома, говорят однозначно: там не пахнет бытом, даже холостяцким.
Обстановка в жилых помещениях (на трех этажах) спартанская: в комнатах только койки, в гостиной — диван и бильярд. Комнаты на этажах пронумерованы — «23», «24» и т.п. На санузле написано, соответственно, «с/у». Две ванные комнаты — большая на втором этаже и маленькая на третьем, рядом с подсобкой, где держали Хамхоева, — сильно забрызганы кровью. (Пока еще непонятно, принадлежит эта кровь Магомеду или кому-то еще.)
На первом этаже оборудован пункт наблюдения — несколько мониторов показывают, что происходит в доме и на прилегающей к нему территории.
Клетка для пленных — в подвале. По словам оперативника, который присутствовал при осмотре дома, она спроектирована как обычный милицейский обезьянник — человек на пять. Ему показалось, что клетку в подвале поставили недавно — на полу плитка, с которой еще не стерлись следы плиточного клея. Отверстия, просверленные для прутов решетки, еще пыльные. В клетке нет никаких следов, говорящих о том, что в ней долго содержали людей. Здесь же, в подвале, электрощитовая, из которой в клетку выведены оголенные провода.
Следователям понадобилось немного времени, чтобы выяснить: дом принадлежит войсковой части (номер ее нам получить не удалось, но, по некоторым сведениям, она относится к ГРУ). На место вызвали представителя части — подполковника Михаила Ананьева. Ананьев рассказал, что коттедж в Серебряном Бору войсковая часть планировала использовать как частный дом отдыха, но пока эту задумку реализовать не удалось. Ни про каких пленных Ананьев будто бы не слышал, про клетки сказал: «Это чтобы держать там собак». Собак, впрочем, поблизости не было — ни в подвале, ни на территории участка.
На вопросы оперативников о характере деятельности части Ананьев отвечал уклончиво: мы, мол, заключаем договоры с Мосэнерго.
Первые версии о причинах похищения, озвученные после побега Магомеда, — месть со стороны осетин. Кто-то предположил, что люди, пытавшие Хамхоева, не имели цели выбить из него что-то. Будто бы просто хотели жестоко убить за Беслан.
Хамхоев не имеет отношения к захвату школы и не ходит в кровниках у людей из Беслана. Однако у него могут быть другие недоброжелатели — посильнее мифических бесланских мстителей.
Как и все другие похищенные ингушские юноши, он имел связь с Алиханом Калиматовым, подполковником ФСБ, расстрелянным ровно год назад в Ингушетии.
Калиматов — любопытная фигура. До сих пор непонятно, какую роль отвел ему федеральный центр, заслав со служебным расследованием в родную республику. По официальной версии, Калиматов должен был раскрыть обстоятельства похищений ингушских мужчин, участившиеся после захвата школы. Воровали в основном во Владикавказе и Пригородном районе, и Калиматов к сентябрю 2007 года будто бы подкопал под самую осетинскую верхушку.
С другой стороны, Калиматов никогда особенно не скрывал собственного критического настроя по отношению к руководству Ингушетии и во многих отношениях вел в республике свою игру. Что, естественно, государевы люди обычно не позволяют себе без согласования с начальством. Калиматов, к примеру, был далеко не так критично настроен к некоторым личностям, которых официальные власти считали преступниками. Подполковник оказывал активную протекцию Зелимхану Батаеву — человеку, которого в Ингушетии одни называют боевиком, другие — народным героем.
Батаев прославился тем, что во время осетино-ингушского конфликта руководил самым лихим подразделением. Со своими бойцами он взял в плен не один десяток осетин. Но, как рассказывают, ни один волос с головы пленников не упал — все вернулись домой, перевоспитавшись.
Однако федералов отчего-то не растрогало подобное великодушие полевого командира Батаева, и его объявили в федеральный розыск. Где он и пребывал все эти годы, скрываясь с отрядом в горах. Лишь в 2007-м, незадолго до собственной смерти, Калиматов сумел обеспечить ему снятие с розыска.
Батаев ненадолго пережил своего покровителя — умер в мае этого года. В него никто не стрелял, умер он тихо — говорят, от сердечного приступа.
Некоторые из ребят, пропавших этой осенью, были связаны с Калиматовым именно через Батаева. Но, похоже, все так или иначе были агентами подполковника. И с учетом этого обстоятельства какой-то беспомощной смотрится версия о бесланских народных мстителях, вырезающих ингушей на тайных базах Минобороны. Если и были среди похитителей осетины, то уж мстили они отнюдь не по кровному принципу. К слову, эту версию опровергает и сам Хамхоев.
В четверг в три часа ингушские мужчины собрались около отделения травматологии 67-й больницы, куда после следственных мероприятий привезли Магомеда Хамхоева в тяжелом состоянии. Пришли человек 150, в основном взрослые. Молодых меньше. Женщин почти не было.
Некоторые надеялись пройти в палату к пострадавшему, другие просто собрались послушать, не грозит ли теперь что-то им самим и их семьям.
Максим Есеев приехал на место сбора одним из первых — еще трех не было. У него в ночь на пятое число украли двоюродного брата, Зелимхана Евлоева. Зелимхан позвонил домой, сказал, что будет через 15 минут. С тех пор его больше не видели. Это случилось поздно ночью на Волгоградском проспекте.
Когда наступило время посещений, Хамхоеву сделали укол снотворного и все равно никого из посетителей не пустили.
После небольшого митинга многие стали расходиться, а нам все же удалось пройти к пострадавшему. У Магомеда Хамхоева — отдельная палата рядом с сестринским постом, только на посту вместо сестер — милицейский наряд.
У Хамхоева сильно разбито лицо, наручниками раздроблены запястья и черные синяки по всему телу — четкие, словно огромные родимые пятна. Жена марлевыми салфетками протирает ему ладони и ногти — тоже изувеченные. Он в сознании, но говорит плохо.
— Ты запомнил, где тот подвал, куда тебя вначале привезли? — спрашиваю.
— Не помню, где-то в городе. До Серебряного Бора мы оттуда минут 15 ехали. Но это ночью.
— Они тебе говорили, за что забрали?
— Нет, ничего не говорили. Только выспрашивали про разных людей в республике: про Зязикова, про Медова. Знаю я их, не знаю, как отношусь… В основном абстрактные были вопросы. Сказали: ты не думай, мы не менты, церемониться с тобой не будем.
— Говорили по-осетински?
— Говорили на каком-то чужом языке. Я осетинского не знаю. Может, и не по-осетински.
— Про Беслан вспоминали?
— Ни слова не было про Беслан.
Магомед сказал, что не может и предположить, что эти люди хотели выбить из него, скромного детского тренера по вольной борьбе.
Во время нашей встречи сам он об этом не вспоминал, но друзья, которые доставили его в больницу, рассказали. Те три дня, что незнакомые люди, представившиеся не ментами, пытали его в Серебряном Бору, они спрашивали еще и про Калиматова.
P.S. В ночь на субботу милицейский пост у палаты Хамхоева без объяснения причин был снят. В ту же ночь стало известно о еще одном похищенном ингушском юноше по фамилии Мархиев.”
Ольга Боброва