Репрессия, т. е. силовое подавление свободы человека, — явление универсальное и нашему роду изначально свойственное. И существует столько же, сколько и человек. Репрессия завязана на самой человеческой свободе. Тирания «злых людей» над «слабыми людьми» — это едва ли не первые известные плоды свободы: Каин и Авель.

По мере оформления и упрочнения общественных связей репрессии обретают некоторую логику. Племя и род сдерживают спонтанное, иррациональное насилие индивидов, выставляя против него набор собственных репрессивных обычаев и законов: принцип талиона, «око за око». В те же времена, вместе со становлением общественных организмов, — репрессии начинают обретать идейное, этическое обоснование и массовый характер.

Людской мир делится тогда на тысячи разрозненных общежитий, каждое со своими тотемами и табу, — и репрессиям может подвергаться всякий, кто чтит другие тотемы или нарушает табу. Репрессии могут обрушиться на целое соседнее племя, живущее по иным обычаям и по отношению к которому морально допускалось почти любое насилие. Это время трайбализма, когда могуществу рода и племени отдельный человек приносился в жертву без колебаний. Жестко очерченная сакральная идентичность, для которой окружающий мир выступает источником вражды, страха и ярости. Племя отчуждается от мира и устанавливает вокруг себя плотный занавес, а репрессии — действенный способ занавес держать.

Принципиальные перемены начинаются лишь с возникновением античных глобальных цивилизаций. У греков и римлян тех времен впервые возникают представления об универсальных, ойкуменических идеях: благо, красота, добродетель. Эти идеи имеют отношение к совершенно любому индивиду и уже не измеряются племенной территорией или традицией крови. Различие же своих и чужих богов порождает не вражду, но исследовательскую интригу. Многовековой дискурс трайбализма впервые подвергается критике, иронии: если бы лошади и быки могли созидать, то и богов бы они созидали по собственному виду, — пишет грек Ксенофан из Колофона. Репрессивная природа людей конечно же не снижает и в античности свои обороты, — но из-под нее убирают идейные основания. Инакомыслие признается античной цивилизацией и активно поддерживается. На всей огромной территории Римской Империи никакому народу и племени не препятствовали видеть мир по-своему. И по-своему верить. Более того, римляне с удовольствием перенимали с подвластных земель самые странные, экзотические представления. И триумфальное историческое шествие христианства, если смотреть на него как на феномен культуры, а не как на метафизическое откровение, — сделалось возможным благодаря античной универсальности. «Нет эллина и иудея», — безусловно, это эллинская, экуменическая мысль.

Собственно, вся дальнейшая история человечества являет собой переплетение и антагонизм этих двух подходов к репрессиям: трайбалистского и экуменического. В обоих случаях репрессии отчуждаются из области индивидуального произвола и приватизируются общественной системой. Но одном случае они сакрализуются и превращаются в самый убедительный аргумент для борьбы за сохранность существующих идей и существующей власти. В другом же случае репрессиям отводится лишь та роль необходимого насилия, что позволяет не превратить совместную жизнь индивидов в нескончаемый ад «войны всех против всех». В трайбалистской картине мира репрессии направлены против свободы в принципе. В экуменической — против тех известных «темных» сторон свободы, которые угрожают свободе как целому. Здесь отношение с репрессивным элементом чем-то напоминает историю из фильма «Терминатор 2», где машину, изначально созданную в качестве разрушителя, — перепрограммируют и вносят в ее жесткий диск гуманистический дискурс и элементы стоической философии.

Кажется, что эволюционные преимущества экуменического варианта очевидны. Но это не так. Огромное количество людей и сейчас воспринимает свободу не иначе, как свободу «темных» ее сторон. Эти люди с ожиданием смотрят в сторону тех, кто обещает им вместо свободы, — понятные, отчетливые и развеивающие тревогу смыслы. Кто обещает им вернуть «по-настоящему правильных», «своих», — богов. И не факт, что люди вообще склонны осознать себя универсальным, сложным и разно-уровневым организмом, — человечеством. Даже в перспективе. Но именно такими безнадежными перспективами всегда и занимаются гуманисты.